bdsmion

Ты знаешь, мы все умрем. Что ты об этом знаешь? Смотри, высоко в небе, оставляя сложные белесые следы, летят мальчики тренировочных полетов. Сколько им? Двадцать три года? Двадцать пять? О чем они думают, когда буквально «давят на газ» и уносятся так далеко, как даже мои мечты неспособны? Что они чувствуют, набирая высоту и понимая, что это не навсегда?
Смотри, высоко надо мной идут облака… Где ты? Ты видишь, с какой невероятной скоростью они движутся? Ты говорил: «Не зови…». Я лежала на спине и смотрела в окно, потому, что ты сидел и работал, а оконная рама была рамой для тебя, великого произведения, внезапно открывшегося мне. Я смотрела на тебя неотрывно. И когда ты поворачивал ко мне лицо и спрашивал: «Ну, куда ты смотришь?», я сразу отвечала: «На небо…» и ты смеялся, говоря о том, что надеялся, будто бы я на тебя смотрю…
На диване между нами спала маленькая собака - щенок глубокой заморозки, которую нам с тобой подарила судьба, когда шла к нам в гости. Она двигала нас по своему усмотрению, греясь и требуя внимания к своему стограммовому тельцу, - наше счастье было хрупким на ощупь.
Ты не хотел быть пилотом, я знаю. Ты хотел в море и раскидывал руки в стороны, встречая его всякий раз. Когда мы приехали в Находку и добрались до Врангеля, ты стоял какое-то время неподвижно и после сказал: «Я шел к этому всю жизнь». И я привела тебя на то самое место, где год назад море не смогло меня поглотить, его волны вынесли меня вместе с залежами водорослей и оставили на берегу, ожидая, когда же я растаю под лучами солнца и стану пеной морской.
На этом самом месте мир приходил к своему завершению и под дождем, когда впервые я попала на этот пляж, не было границы между водой и сушей – абсолютно никакой… Мир предстал передо мной как шар серого цвета, в изнанку которого я вывалилась, открыв дверь случайной машины. Я побежала тогда вперед, вперед, ожидая, что все же где-то должна начаться вода, льющаяся на меня не с небес… Захлопала ладонями и вдруг горизонт очистился, потому что взлетели морские птицы, сидевшие на воде и на суше. Их было так много, что вдруг открылся вид на Хоккайдо, и я упала в воду, просто рухнув, потрясенная…
Потом, после, ты спрашивал, удерживая мое лицо за подбородок и рассматривая его с близкого расстояния, отыскивая следы кошмара, о том, кто привез меня на берег, и кто вызвал береговую охрану. По мере того, как вода не приняла меня и вернула на берег, я пошла вдоль линии прилива и добралась до бара, где на мере смотрели как Откровение Господнее, поскольку из меня текла морская вода.
Потом, позже, когда мы лежали в случайно снятой квартире в доме с невероятным адресом «Нах. П-т.27», стараясь, не привлекать внимания звоном и грохотом, ты показал мне трюк, называемый «Обеспеченной старостью» и раздавил мое сердце вишневым мороженым, соскользнувшим с блюдечка в кровать.
Чуть позже, я затыкая себе рот, чтобы не закричать от ужаса, ползала по полу в сумерках, потому что подумала, будто ты себе отрубил палец таким мощным движением, разрешающим мне не стесняться - ведь я не хотела резать первой… И я искала его на паркете. Оказалось – просто глубоко, но этот звон я никогда не забуду, я поняла, что такое звон клинка и очень быстро придвинулась с пустой салатницей под руку, чтобы ты не вытек на паркет весь.
И когда завязывала, затягивала тебе руку и открывалась сама, я чувствовала, что действительно соединяюсь и ждала, когда тебя постигнет та же участь, дождалась и смотрела как по плечу течет твоя кровь и как ты горд тем, что уносишь мои знаки навсегда. Ты выбрал _саламандру_ и я забила ее тебе на левую лопатку, как _S_с раздвоенным хвостом и разрезанным надвое языком – Саламандру, ту, что не тонет в воде и не сгорает – вот, что стало нами. Н/нами.
А потом ты научил меня не бояться смерти и в том твоя великая заслуга, потому что я осознала одну очень простую вещь: смерти не существует, есть только страх и косность. Поэтому я спрашиваю и тебя теперь о том, как это… Как это умереть…?