bdsmion

Знаешь, не поняла сначала. Наскочили какие-то дикари, схватили тех, кто был в лагере, и вот я уже в железном ошейнике, цепь привязана к какой-то телеге, и рядом еще пять или шесть таких же удивленных, изодранных, испуганных. Телега едет, черти, а не кони, тянут будто слоны – неотвратимо, мощно. Руки связаны, боишься споткнуться и упасть. И уже не о том думаешь, что происходит, а — только бы не упасть. Кто упал — тот пропал; шею сломает этот чертов ошейник, вой стоит, когда кто-то падает, что-то ломает или рвет.
Страшно, милый.
Куда-то привели, лагерь — такие же телеги полукругом. Прислонилась спиной к колесу и сижу. Дали пить, развязали руки. Ошейник сняли. У меня был его платок, не знаю, каким чудом я его не потеряла. Обвязала ногу выше колена, помнила еще основы международного права, хорошо училась, девочка. Нельзя продать женщину, если на ней знак ее господина. Он придет, принесет выкуп. И никто ничего мне не сделает до тех пор.
Так и заснула, сжимая коленки, чтоб не украли, не сняли платок. Воровство — обычный способ в таких случаях. Спи чутко, принцесса. Спи чутко. Или совсем не спи.
И так — три дня.
Там какая-то разбойничья жизнь, грязь, мат перемат, кнут, пряник, хохот, слезы, проклятия, а я сижу у колеса этого, спиной в спицы вжимаюсь, в разодранном платье, и только одного боюсь — потерять его платок, потерять доказательство моей принадлежности ему, его дому, его роду, его семье. Помню, узел давил, и я от боли просыпалась, и радовалась боли, и радовалась, что проснулась, что не украли, не потеряла. Я так его ждала! Я так в него верила.

А на третье утро я очнулась и поняла, что никто не придет.
И ничего не значит этот лоскут, как ничего никогда не значили его обещания и поцелуи.
А что меня не тронули, а что мне дали воды и не мешали мне жаться к их колесу, так они пришли домой, вот в этот кошмарный балаган, разобрались со всем, что приволокли кучей, гамузом, рассортировали и всему нашли применение. Кроме меня. Почему — не ясно. Надо перечесть «Тотем и табу». Я вот думаю: может, во сне я звала брата? А имя моего брата еще пугает дикарей.

И я привязала платок к спице колеса, поднялась и ушла. И никто меня не останавливал. Оказалось, меня нельзя купить.
Продать — можно.
Как можно продать душу дьяволу.

Ты не помнишь, как мы первый раз встретились. Ты ехал по дороге, возвращался откуда-то ночью, от каких-то друзей, ты ж — гулена, гуляка. Я услышала шум машины и спряталась за дерево. Ты остановился и вышел фары протереть – на трассе были фонари, поворот – и на этой дороге – уже ни одного. Ты помнишь этот поворот) Там и сейчас по ночам такой же мрак.
Ну вот… ты вышел, а я смотрела на тебя. И мне показалось, что ты – добрый, славный. Не страшный. Я подошла и коснулась твоего плеча. Спросила:
- Скажите, это дорога на Лондон?
Ты удивился, тебе казалось — дорога пустынна.
- Да.
- Могу ли я взять кэб? Или уже поздно? Я не знаю.
Ты молчал, видно, пытался объяснить себе мое появление, разорванное платье и испуганный вид. И я стала оправдываться:
- Вы ведь не думаете, что я сделала что-то плохое? Я ничего не сделала. Пожалуйста, подскажите, как мне добраться до Лондона?
- Я вас подвезу.
- И не станете потом выяснять ничего обо мне? отпустите меня?
- Да.
- Спасибо… я всегда буду помнить вашу доброту.

И мы поехали.
Я не хотела называть адрес, я и не знала новых названий этих старых улиц. Попросила высадить меня на перекрестке, он показался мне знакомым. Видно, ты не хотел оставлять меня одну ночью – пусть уже в городе, не в лесу. И ты спросил:
- Вы точно уверены, что вас примут ночью там, куда вы идете?
- Да, уверена, - солгала я. И ты уехал.

Помнишь? Помнишь женщину в белом на лунной дороге? Это была я. Я обещала помнить твою доброту. И — видишь — помню.

Я хочу рассказать о брате. Но закрываю себе рот обеими руками. Черти что все подумают, если все рассказать. Мы кое-что натворили (или вытворяли?), и меня судили – хоть и домашним, частным судом. Наказание было условным – меня только пугали, повели посмотреть казнь, полагающуюся за такое преступление … Но посмотреть - не умереть? Всего-то и нужно было: испугаться, вернуться домой, сказать, что все поняла и «не буду больше». Но я обиделась. Потому что меня осудили, а его – нет. Почему это ему – все можно? а меня – за то же самое! и с ним же – на костер?
О детский, подростковый, нелепый бунт! Не захотела принять урок, а ушла с первым встречным, на край земли ушла, надела ошейник рабыни и упорствовала в обожествлении кумира, забыв своих богов.

А теперь — пожалуйста...
А теперь — как вляпалась - так сразу, у того колеса, у той колымаги вспомнила и своих богов, и имя брата. И пришла к его дому. И стою в темном саду, гляжу в темные окна. «Прости меня, - говорю. - Прости меня. Прости, прости, прости меня».

Представь только эту картину: я стою в темном саду и молюсь на эти окна, а он - рядом, за моей спиной, видит меня – и не отзывается.
Может, весь год ждал, что я вернусь в наш пустой дом.
Может, каждый вечер приходил и проверял: не вернулась ли я?
Неужели же только сегодня пришел? бывают такие совпадения?
Стоял рядом, видел меня – и ушел. Не простил.
Оборачиваюсь, а он так далеко, что уже и кричать бесполезно.

- Вернись, вернись, пожалуйста, вернись! - сил не было никаких, не догнать, ночь сомкнулась за ним. И ведь знаю, что — не услышит, а сижу и плачу: «Пожалуйста, вернись, пожалуйста...»

Стон, шепот, крик.
Все слова позабыты, нет в мире других слов, нет другой потери.
Вернись, вернись, вернись!

Представь: вернулся. Сказал:
- Проси.

И ведь просила! Просила прощения. Припадала к земле, целовала его ноги, сердце разрывалось от раскаяния.

И ведь простил.

…
Если б не ты - я б не добралась домой, не встретила брата, не примирилась бы с ним и с богами. А ты и не помнишь этой лунной ночи, не помнишь женщины в белом.

Твое первое воспоминание обо мне: рыцарский турнир, ты выходишь на арену, все тебя знают, любят, цветы летят под копыта твоего коня – привычная игра, легкая игра. Профессионально оглядываешь партер и ложи – кто тут новенький? Кого я еще не очаровал? О, новая дама. Улыбается.
- Позвольте, дама, узнать: что это вы мне улыбаетесь? Я вас знать не знаю, а вы меня внесли в список симпатий.
- А вы мне однажды оказали услугу… но не знаете об этом… и вообще вы милый, зеленоглазый…
- Милый? Тогда позвольте вас объявить своей дамой? Если выиграю бой – вам корона…
- Да легко…

А легко ли? Легко ли назвать даму сердца, опуститься – пусть на одно колено – но все же видят твое минутное унижение, твой выбор. Снимаю (ох, останусь без слиперхолда) свой розовый шарф, завязываю на твоем копье. Мой рыцарь… Хочу, чтоб ты победил. Любая твоя победа теперь – моя.

…

О короне мы всем сказали, что это – шутка. Суровый распорядитель недоверчиво надел ее на мою голову . Он еще больше насторожился бы, если бы слышал, что ты сказал, целуя меня в лоб:
- Ты смелая, но я не люблю тебя. Просто не могу видеть, что ты такая ранимая.

Потом меня унес дракон. Ты подковал коня, залил бензином бак, отправился за тридевять земель, дракон сбежал, а ты сказал:
- Ты милая, но я не люблю тебя. Просто не могу выносить, если тебе страшно.

Потом меня собирались выдать замуж, за короля пентаклей, нам сказали, что твоя миссия – сопроводить меня и передать ему, потому что ты – в сущности – офицер охраны, не король же? И мы поехали… вот тоска была, вот ужас-то. Но ты держал себя в руках, берег мою честь девичью. Как сейчас помню: остановился у какого-то куста, а я – последние сто шагов – еду одна, тут от тебя смс-ка: «Как король?» - «Хуже, чем Дракон» - «Возвращайся. Хватит. Никаких чужих мужиков».
Понятно, понятно… ты не любишь меня – просто не можешь выносить, если я – не твоя.

Потом пришли демоны, крушили горы, поворачивали реки, метали молнии. Я забилась в угол, а попробуйте сами десять часов провести в карцере – ручки, ножки, все болит, просит движения. Сижу, плачу. Ты вошел в скайп, глянул в мои глаза – и прилетел на ковре-самолете. Волшебное перемещение) Раздвинул мои колени, лег – наполняя меня радостным покоем – и сказал:
- Я не люблю тебя, но не могу допустить, чтоб тебе было больно и одиноко.

Да, да, да… конечно, не любишь.
Просто приезжаешь.
Спасаешь.
Оберегаешь.
Утром убираешь волосы с моего лица, а я – сонная – улыбаюсь.
Днем пишешь: «Как ты там? я ем шашлык. И проезжаю наш вчерашний сад». Вчерашний сад – это сад, где мы гуляли вчера. А вот где ты взял шашлык – я не знаю.
Твой кот получает сообщения от моей кошки. Она укладывает сумку, он на ней спит.
Твои сны порой снятся мне.
А когда летит самолет, ты поднимаешь голову, хотя его не слышно. Сын неба, что ты делаешь тут, на грешной глупой плодовитой жадной до наслаждений земле? То муху спасешь, то кошку погладишь, то другу поможешь, то коня подкуешь, то обнимешь женщину, что так неосторожно полюбила тебя.

Мой розовый шарф на твоем копье.
Любишь, не любишь…
Будь рядом всегда, Рыцарь.

Мне очень понравилось название)

Читая, чувствовал радость )
Здорово :) ...да и я уже говорил :)

Ваши рассказы легко читать, проникаешься
Только небольшая тяжесть ощущается, тоскливо

вкусно читать)))