bdsmion

Дорогие читатели, извините, что так много текста. Много букаф, но я не специально!

Первые две части рассказа здесь:
http://bdsmion.com/forum_topic/Kogda_odezhda_ne_zhmet/149034
и http://bdsmion.com/forum_topic/Kogda_odezhda_ne_zhmet_Chast_2/149176

Окончание.


3. Освобождение – дело рук человеческих.

Я начал с того, что мне было понятно и известно: графинчик водки; тонко нарезанный лимон; полукопчёная колбаса и сервелат, нарезанные длинными овалами; твёрдые сорта сыра, Эдемский и испанский Гарроча, и по совету Джули адыгейский; картошку в мундирах, очищенную от них и политую оливковым маслом с кинзой и базиликом (я тут же подумал, что лишнюю, особенно неизвестную мне, зелень я прикажу Джули счищать), называемую в меню «Кляп для худышки»; запечённые в сливочном соусе кусочки утки – такие косточки с мясом, покрытым корочкой от запекания и политые чесночно-кефирным соусом, называемые здесь непонятным словом «Додзюбалась». Пока выбирал, я пробовал ёрзать на стуле, чтобы брюки приобрели хоть какое-то положение, ослабляющее давление ниже ремня. Даже сам ремень поправлял рукой то ниже, то выше, но и это не помогало: штаны теснили пах по-прежнему. Зато с ногами всё обстояло намного лучше – я снял туфли под столом, и ступни, оставшиеся лишь в хлопчатых носках, задышали полноценной свободой. Это радовало даже больше, чем возможность попробовать что-то новенькое из ресторанных шедевров вкуса! Кроме вышеперечисленного, Джули-Жули насоветовала мне отведать «Отбивного холопа» – какое-то мясо, типа бифштекса, но опять с неизвестным соусом и чёрными маслинами, «Пандову радость» – побеги бамбука в сметане и горчице, «Кровь Лани» - мясо креветок в томатном соусе, «Кошьи когти» – острые мелкие телячьи рёбрышки, политые острым кетчупом и ещё несколько таких же экстравагантных по названиям и составу небольших блюд.
- Беги, Джули, беги, попозже я закажу что-нибудь и ещё, распробовать бы для начала это. Принеси мне эти вкусности, накорми своего голодного властителя, а то, вон, и девочки чего-то хотят, а время летит мимо нас… — я еле успел хлопнуть по попке под юбочкой, так быстро унеслась моя помощница.
Я остался ждать. Вытянув с наслаждением свободные ноги, расправил руки и положил левую на тёплый животик, правую на грудь другой терпеливой соседки и стал медленно, по-хозяйски тарабанить пальцами по пупку и между сисек. Со стороны бара теперь доносилась негромкая музыка, какая-то современная зарубежная попса, но до меня, слава богу, эти лишние мотивы почти не доходили – незачем мне подстраивать своё настроение под случайный выбор мелодий и инструментов. Обедающие больше не смотрели в мою сторону, все занимались своими делами. Парочка слева о чём-то беседовала, время от времени мужчина вставал перед своей хозяйкой на колени, вставлял её в ротик что-то на вилке, а та – то поглаживала его по голове, то поворачивала к себе задом и хлестала его по быстро заголяемым перед ней ягодицам длинным стеком. Потом они снова беседовали. «Мило», ухмыльнулся я. Справа от меня, недалеко от входа на кухню, попивал вино парень в строгом, как и у меня, но светло-бежевом костюме, на котором был значок с красной отметиной, но я не видел точно, как именно она располагалась. Возможно, что он и садист, но занят он был вовсе не жестокостями. Перед его столом выступала роскошная танцовщица! На ней были лишь кожаные чёрные стринги и маска на лице. А на полу валялись чулки и зелёная юбочка. Она обходилась без шеста, но то, что она выделывала со столом и коленями зрителя, переплюнуло бы любой стрип-танец у палки. Дальше, и справа, и слева, были и другие разношёрстные посетители, кто поодиночке, кто в паре или втроём. От некоторых не отходили официантки, другие забавлялись чем-нибудь, что не требовало вмешательства со стороны. Тематическая жизнь и праздники вкуса развивались по своим правилам у каждого занятого столика. Чуть правее, впереди, почти в центре зала, я заметил ту самую красную королеву, что ранее находилась у бара неподалёку от меня. Сейчас она сидела одна за столиком, левым боком ко мне, с бокалом в руке и двумя маленькими тарелочками перед ней. Она не пила и не ела, видимо, размышляла о чём-то. Люстра над ней была чуть позади и освещала её так же неудобно, как и мои «прожектора» за спиной – меня. Я различал лишь цвет её платья, позу и неторопливые движения, выдававшие грацию уверенной в себе женщины, пару раз она взглянула и в мою сторону. Красивая женщина. Жаль, что такая властная.

Наконец прибежала Джульетта, держащая графин со стаканчиком, вилки с ножами и что-то жёлтое в тарелке, а с ней и ещё две официантки с подносами. Я моментально почувствовал, что голоден не только тематически!
Соскрёб вилкой с куска уточки шмат мяса, положил его в рот и стал ножом отрезать длинный ломтик сыра «Гарроча». Пока аккуратно резал, во рту перекладывал языком мясо на зубы, переворачивал и поправлял, сдавливал зубами, раздвигая ими волокна нежной мякоти, пережёвывал. Из утятины выпускался сок, жирный и со сливочным вкусом, сглотнул его с небольшим количеством уже пережёванного. Закинул к этому пиршеству тонкую пластинку «Гарроча». К сливочному вкусу корочки мяса гармонично вплёлся сырный, хранящий память козьего молока. Вместе они затеяли игру с языковыми рецепторами – кто кого интересней, но всё-таки оба сливочных вкуса непременно побеждались добываемым челюстями вкусом утки. Не хватало привычного ощущения жареного лука. Его я, с удовольствием, обнаружил на целиковой картошке. Взяв тарелку в левую руку, а вилку в правую, я разложил уже не горячие картофелены на правой нижней – между грудей и ниже, на верху животика, откуда они скатывались, пока я не разломал их на части. Быстро управившись, я скомандовал «живой тарелке» следить, чтоб с неё ничего не падало, осторожно нацепил на вилку большую половинку с живота (кожа прогнулась – то ли от давления вилки, то ли от инстинктивного страха нижней), оставив на её месте светлое пятно масла, и отправил в рот. Там картошка тут же рассыпалась от простого надавливания нёбом. Маслянистый крахмал стал пережёвываться вместе со сливочно-мясными кусочками. Проглотив, я потянулся за следующей. Проведя гладкой выпуклой поверхностью вилки по мягкой груди, затем по соску, я перевернул вилку и наколол ещё одну картошку. «Ты будешь?» – спросил я у Правой. Та, смотревшая на себя и мои действия, перевела глаза на меня и коротко кивнула. Я вложил ей в ротик три картошечки, пусть жуёт. Себе подцепил ещё две и, начав есть, захотел контрастности. Жуля всё это время стояла по левую руку от меня и старательно что-то нарезала и раскладывала, время от времени замирая (как я слышал), когда моя вилка касалась живого тела на правом столе. Теперь она мне мешала. Я отстранил её, загнав позади себя. Взял соусницу с горчицей и какими-то приправами, повернулся к Левой и, стараясь не пролить на бока, налил на низ животика до пупка. «И ты картошечки хочешь?» – спросил я у неё. После кивка я взял на вилку с Правой и обмазал в горчице на Левой один из больших клубней. Обмакнув его со всех сторон, я поднёс вилку к её лицу и, когда она раскрыла губки, сунул поглубже. Картошка была большой и, ещё не развалившаяся, упиралась мной в дальнюю часть языка и сужающееся к горлу верхнее нёбо. Девушке пришлось облизывать внутри рта здоровую почти круглую картошину, стараться протолкнуть её к зубкам; давить своим шершавым инструментом вкуса на гладкую, смазанную маслом и соусом округлую поверхность, чувствовать её и желать проглотить... Я полюбовался, затем вытащил вилку, с которой Левая губами сняла и оставила в себе начавший разламываться шарик. Проделав это ещё два раза, я спросил, вкусная ли горчица, не острая? Улыбка жующего рта была мне ответом. Набив и себе рот ещё картофелем и куском утятинки, я проткнул один из помидорок-черри на столе и снова повернулся к Левой. Пока она жевала, я стал водить холодной горошиной по её животику, собирая остатки горчицы. Хотя немного открытый лобок я, скорее наоборот, смазывал. И намного дольше, чем если бы просто смачивал помидорку в соусе. Когда весь живот и видимая часть лобка стали блестеть, я отправил томат к прожёванным мной картофелинам. Масляный крахмал во рту озарился красным вкусом лопнувшей горошины, и острота горчицы усилила резкость ощущения. Неприкаянная Жуля осторожно взяла меня сзади за мышцы над ключицами и стала пожимать их, делая что-то похожее на массаж. Это было приятно. Не столько сдавливающими движениями (через пиджак и рубашку), сколько заботливыми прикосновениями.
– Маленькая моя, милая Джули, ты наверно тоже хочешь покушать? – прожевав, спросил я.
– Совсем немножечко, Господин, не беспокойтесь за меня, я перехватила на кухне, – еле слышно отозвалась она.
– Не стесняйся, бери что захочется и ешь со мной. Мне одному всё не съесть, а ведь ещё не всё заказано, что хотелось попробовать.
– Хорошо, спасибо, Хозяин, я буду время от времени брать по кусочку, – не прекращая свой массажик, сказала она, и в её тоне я почувствовал улыбку. Значит, и ей хорошо.

Я потянулся к столу. Налил из графинчика 50-граммовую стопочку водки. Потом взял кружок лимона и повернулся к Правой. Она еле заметно сдвинула бровки и чуть отвела голову. Я ухмыльнулся – подумала, что ей. Положил тонкий диск на грудь, накрыв сосочек. От холода купол груди слегка дёрнулся, но лимон удержался на месте и остался лежать, как колесо от телеги на вершине холма. Когда-то, во время праздника, такие колёса поджигали и спускали с пригорков, чтобы те весело катились, крутя вокруг себя языки пламени и оставляя на траве огненные дорожки. Но у этого была другая судьба… Я тяпнул стопочку и приблизился лицом к живой округлой горке. Лизнул её снизу и повёл язык выше, добрался до верха, подцепил край лимона и, проведя кончиком по упругой пимпочке соска, подобрал его на язык.
Да… Кисловатая какая-то закуска. Я обратился к колбаскам. На столе их было два вида: полукопчёная «Краковская» и сервелат. Я решил, что обе вкусные! Это для гурмана у них огромная разница, почти антагонистическая. Но по мне – их различные привкусы одинаково достойно выполняли роль приличной для желудка закуски. Я взял оба блюдца, повернулся к Левой и стал выкладывать по ломтику то одну колбасу, то другую на тело красавицы. Два ломтика на дальнюю грудь, прямо около соска, два на ближнюю. Парочку между них, ещё несколько на животик, где остатки горчицы смазали их нижние стороны, и несколько штучек попали в раскрытый согласный ротик. Отложив тарелочки, я подцепил с живота кусочек потолще, проведя под ним по коже холодной вилкой, и сам стал жевать. Жирный вкус мясного продукта тут же вызвал во рту приток слюны, она смазала гладкий ломтик, и я стал быстро его жевать, чтоб проглотить желанную вкусность как можно скорее! Вкусно и приятно глотать такие вещи, особенно побывавшие в атмосфере эротической красоты женского тела. Жуля тоже не удержалась и, быстро вытянув руку, схватила одну из колбасок с живота. А мне опять захотелось мяса. Взял со стола двумя руками длинную ножку утки и стал рассматривать. Я всегда не любил шкуру на птице, но тут была запеченная корочка. Она красиво переливалась жёлто-коричневыми бликами и заманчиво пахла. Вкус я её уже знал и смело стал снимать корку зубами, оставляя на кости толстый слой птичьего мяса. Жира было много и на корочке, которую я уже жевал, и под ней. Пока я осторожно, только кончиками пальцев, держал перед собой это бёдрышко, снимая зубами верхний слой, пара капель жирного сока соскользнули с еды и нагло упали мне на штанину! Вот… Твою ж… Ну почему я не позаботился салфеткой или скатертью о своих брюках, ведь они мне постоянно напоминали о своём существовании, продолжая теснить в чреслах?! Жуля заметила моё несчастье и кинулась мне помогать: схватила свисающий край скатерти и стала промакивать ей два пятна на верхе правой штанины, недалеко от складок на сгибе бедра и тела. Я, продолжая в левой руке держать бедро утки и смотря на бедро собственное под руками Жули, вытирал пальцы правой об салфетку на столе.
– Джули, принеси небольшую скатерть постелить на ноги, пока я их не испачкал ещё чем-нибудь.

Она стремглав умчалась, даже не сказав, что слушается. Я обернулся к Правой. Поднёс в левой руке жирное бёдрышко к животику и стал рисовать на нём. Уточка была ещё тёплой и не так тревожила мою подопытную, как долька лимона. Я рисовал рельсы, рельсы, потом шпалы и шпалы. На светлом животе оставались длинные следы. Они были темнее нежной кожи, но блестели, отражая свет. Лобок, к сожалению, был совсем недоступен, я перевёл свой взгляд на ножки. Обе были вытянуты, а ступни свисали за краем стола, на котором она лежала. Я поднёс правую руку к краю маленькой юбочки, взялся двумя пальцами и стал медленно, как сапёр с миной, задирать её к животу. Под юбкой были красивые узкие трусики. Тоже, как и юбочки на обеих нижних, изумрудного цвета. Поднеся косточку с мясом, я коснулся места, где боковая полоска поднималась на талию, поверх выступающей бедренной кости девушки. Оттуда я повёл свою кисть художника вниз, вдоль верхней поверхности лежащей ноги, до коленки. Там длина моей руки заканчивалась, и я, повернув кисточку другой стороной, ещё не обтёртой, повёл её обратно. Параллельно первой дорожке, забирая чуть на внутреннюю сторону. Остановившись у самой нижней части трусиков, я повёл мясом вдоль полоски ткани выше, пересёк первую дорожку, дошёл до талии… и снова обратно. Ни протестов, ни дрожи от Правой нижней я не заметил. Она лишь согнула правую ногу, подняв коленку – то ли инстинктивно загораживаясь от чужих взглядов, которых рядом не было (да и издалека, благодаря моим ухищрениям со светом, разглядеть что-либо в подробностях было нельзя), то ли приоткрывая мне больший доступ. Лично я решил, что второе и, повторив путь утиного бёдрышка до низа, надавил, позволяя косточке подлезть под край трусиков. Погладив там кожу, я провёл (уже под тканью) ещё раз верх, и, запуская кисточку подальше под одежду, ощущал рукой, что рисую на самом лобке. Помазав там как следует, снова полез вниз. Нащупал интимные складочки, разгладил, втирая между них сок из мяса и жир. Поиграл там с полминуты, наверно, упругим бугорком, то тыкая хрящиком на торце косточки, то снова оглаживая его нежным, но крепким печёным мясом. Когда заметил, что попка стала мелко подрагивать, перевёл бёдрышко ниже. Там, в невидимом для меня, но хорошо представляемом месте, явственно ощущалась ямка. Уперев туда свою художественную кисть, я повернул другой её конец, отчего край трусиков отошёл в сторону, дабы не мешать важному процессу, и стал надавливать… Медленно-медленно, но вряд ли нехотя, толстое утолщение из мяса на краю утиного бедра стало входить в таинственную и сокровенную глубь... Тело Правой само впускало его. На согнутой ножке появилась правая рука Правой. Она стала гладить себя по ноге, как делают при ушибе или в задумчивости. Она гладила, дотягиваясь вверху почти до коленки, а внизу – не доходя до трусиков. Я улыбался и, введя дичь в гнёздышко до самого упора, несколько раз покрутил вокруг своей оси, как ключик в заводной игрушке. И отпустил, оставив там. Взял жирными пальцами картошечку с опустевшего животика замершей Правой и закинул в моментально распахнувшийся её ротик. Она жевала и смотрела в мои глаза. Нижняя была как под гипнозом, что-то волшебное творилось у неё внутри. Я имею сейчас в виду – в голове.

Тут я заметил, что, оказывается, по правую руку от меня стоит, и, скорее всего давно, Джульетта. В руках у неё была принесённая скатерть. Она спохватилась, опустилась на колени и стала расправлять на моих ногах белую простынку.
– Извините, Господин, – затараторила она скороговоркой, – я немножко засмотрелась, а жир там впитывается. Надо бы Вам снять брюки и сразу же застирать. Чем быстрее, тем лучше. Но это долго, и сушить потом тоже долго. Надо было мне сразу подумать о скатерти для Ваших ног, глупая я, не сообразила. Но Вы кушайте, кушайте, я салфетками пропитаю, соберу, сколько возьмётся. Жир свежий, вотрётся в салфетки почти весь, я так делала на блузке. Правда, потом все равно стирать пришлось, но всё-таки почти не видно было!
Она взяла со стола две толстые салфетки, сложила их вместе и, запустив руку под скатерть, стала надавливать ими на место, куда падал жир.
– Ладно, не волнуйся ты так, – попытался я её успокоить, – сколько очистится, столько очистится, вытри, как получится. Ты есть-то хочешь?
Она отказалась, а я обратил своё внимание на не пробованные ещё телячьи рёбрышки.
Взяв одно с тарелки, я откусил с тонкого края длинную полоску мяса, отодрав вместе с ней от кости связующую плёночку. Джули перестала надавливать и вынула из-под скатерки одну из салфеток. Скомкав её и бросив на стол, она вернула правую руку обратно и стала протирать другой салфеткой вдоль моей ноги, почти как только что делала Правая, но не так размашисто. Она уже не давила на ногу, она гладила её. А я жевал мясо и чувствовал, что мне хорошо и приятно… Только приправы слегка забивали естественный вкус телятины…

Тут я заметил, что к моему столу приближаются два местных «бандита». Равшан с Джамшутом, тихо и коротко переговариваясь, несли стремянку. Зачем она мне… Мне не надо стремянки, меня и так тут всё устраивает. Это мой ум так иронизировал, но по мере приближения парочки гастарбайтеров, я понял, что они действительно идут ко мне. Я быстро протянул руку к Правой, всё ещё державшей правую ногу согнутой, и поправил на ней задранную юбочку, прикрывая не касающееся чужих глаз «безобразие». Рабочие остановились, не дойдя до моего столика нескольких шагов. Они вдвоём установили стремянку, и Равшан, скорее всего боясь высоты, стал пробовать первую ступеньку. Он то вставал на неё одной ногой, то опускался, потом зачем-то менял ноги и снова пытался забраться на первую перекладину. Смешные. Я налил из графина водочки, опрокинул стаканчик и повернулся к левой слизать с неё ломтик сервелата. Как только я это сделал, у нижней поднялась левая нога и замерла в согнутом положении, как у Правой. Я посмотрел на её лицо, она мне улыбалась. Понятно… Но проделывать с ней то, что я делал с первой, я не мог. Ведь рядом теперь находились невольные свидетели (убить бы их). Хотя, если не с той же стороны, как у Правой, то видно не будет, решил я. Взяв со стола круассан (в меню он назывался «Сладость в полости», очевидно из-за джема внутри). Я прошептал Левой: «Согни другую ногу, чтоб не видно было» и, как только она выполнила, дал ей откусить немного, только чтоб чуть-чуть обнажить сладкую начинку. Затем я пустой левой рукой погладил её по животику, по лобку и запустил наглую руку под юбочку. Весь лобок был обнажён, если не считать прикрывавшую юбку. Я пощупал дальше и убедился, что нижняя вовсе без трусиков. Вынув руку и взяв надкушенный круассан, я повёл его туда, в это захватывающее приключение под одеждой. Потерев боком булочки по лобку, я опустил его ниже и стал тереть там. Снова бугорок и снова игры с ним. Левая рука ее принялась гладить животик по краю, дотрагиваясь иногда до верха юбчонки, но боясь коснуться моей руки рядом. А я перестал играться с похотливой штучкой и нащупал краем круассана место, где должен был быть вход. Осторожно, сдавливая по краям, но стараясь не сломать, я стал вкручивать булочку, как шуруп в дерево. Она сама нашла себе проход и постепенно входила всё дальше и дальше. Рука нижней поднялась на грудь и сжала её. А я почувствовал, как левая рука Джули залезла ко мне под пиджак и гладит мне спину – по пояснице и выше – через рубашку. Тут же я сообразил, что и правая её рука делает больше, чем раньше. Жуля гладила салфеткой под скатертью и ногу, куда когда-то попали капли, и, зачем-то, вторую ногу, по верхним и по внутренним частям, переходя от правой ноги к левой через место с мужским достоинством и слегка задерживаясь на нём. Озорница.
Но я был не против и продолжил свои занятия с нижней Левой. Засунув булку, как можно дальше, я стал выводить её за кончик обратно и снова осторожно вводить. Движение привычное, простое до вульгарности. Но оно всегда было приятным процессом, – какими бы предметами ни совершалось. Левая тащилась… Но молчала и не дёргалась. Очень смирная, как и Правая. Я всё продолжал и продолжал свою нехитрую процедуру, а правой рукой взял ещё одно рёбрышко и стал откусывать и жевать, откусывать и жевать…

В поле зрения впереди Равшан, забравшийся почти на два метра, помахивал рукой и что-то втолковывал другу, а Джамшут придерживал обе части стремянки, чтоб те случайно не разъехались. И смотрел по сторонам, в основном в моём направлении (потому что так стоял), в том числе и на мой стол, но избегал на меня. Я посмотрел на Жулю. Она заметила это и улыбнулась мне, ещё раз проведя правой рукой по штанам на интимном месте. Я, конечно, не стал её ругать, да и больнее мне не становилось, брюки сжимали меня не меньше, чем раньше, но и не больше. Пока одной рукой я вводил Левую в её облака блаженства, другой опять налил из графинчика. Выбрав под закуску вкус томатов, наколол на вилку один из «черри», положил рядом на край стола. Выпил.
И тут раздался такой резкий грохот, что я невольно вздрогнул и резко повернул голову на звук. Всё было в порядке – это грохнулся Равшан. Конструкция стремянки не выдержала нахала и рухнула на пол. Поверх неё на полу в позе осла был и сам виновник (как стоял вертикально, так и упал, оставшись в том же положении, но уже горизонтально). А Джамшут, как будто ничего и не случилось, тупо смотрел в одну точку где-то около меня. Что же его так заворожило, что он перестал удерживать лестницу со своим напарником? Я проследил его взгляд и понял: у лежащей справа от меня нижней из-под юбочки, прикрывавшей то, что не надо было видеть другим, предательски высовывалась часть длинного бёдрышка утки! И покачивалась. Не знаю, что там делали мышцы Правой, но ритмичное покачивание говорило о чём-то развратном. Я поспешил получше поправить юбку, а согнутое колено наклонил на вторую ногу, чтоб больше не смущать излишне впечатлительного здоровяка.
А вот левую мою руку – зажало! Гром падения «весёлого» ремонтника что-то спровоцировал, и теперь мою ладонь сжимали клещи из двух ног. Ладно, со временем хватка ослабнет, и я обязательно высвобожусь из плена. Откуда-то, со стороны головы Левой тем временем были слышны и постепенно затухали очень тихие, носовые постанывания. Я снова улыбнулся.

Со стороны «циркового представления» опять послышался шум. Это к незадачливым акробатам бежала, размахивая белым полотенцем, недовольная Рабига́! Подбежав к вечно всё ломающим подсобникам, она стала шлёпать обоих своим полотенчиком, разъясняя глупышам, что люстру не надо было ремонтировать, люстра, мол, отключается тогда, когда нужно, и включается теми, кому нужно и кто отключал. А перегоревшие лампочки находятся в номерах наверху. И что она расскажет красным СМ-клиентам, о том, благодаря кому те должны заниматься поркой на ощупь. И что она знает, кого они станут пороть как надо, когда узнают. Мне стало ясно, что же тут делали, вернее пытались делать два «верхолаза». Впрочем, таким, наверное, и не суждено никогда быть сверху. Все трое ушли.

Левая нижняя освободила мою руку, но теперь сама сунула свою туда же и гладила меня по тыльной стороне своими пальчиками. Я тоже стал поглаживать её ниже лобка. Кончик круассана по-прежнему немного высовывался ещё ниже. Я гладил вдоль, касаясь торчащего кончика, потом – вращая пальцами нежную кожу, потом повторял снова. А вот Жуля своей левой рукой уже гладила меня по голой спине, перебравшись под рубашку. Правой рукой она вдруг перестала попеременно тереть мне ноги, заботливо погладила по ширинке, и затем я услышал тихий звук медленно расстёгиваемой молнии… Пальцы Жули проскользнули внутрь, я почувствовал, как они гладят меня уже через трусы. Потом её пронырливая ручка скользнула в сторону, подлезла под край трусов, и я ощутил, как она напрямую ощупывает у меня что-то длинное, становящееся всё более упругим и твёрдым. Джульетта прозондировала все участки, все уголки, все округлости, связанные с тем местом. Ещё раз провела кончиками пальцев вдоль основного длинного тела, неожиданно обняла всей ладонью и вытащила из брюк. Я глянул вниз. Под скатеркой угадывалось только какое-то движение и ничего больше. Но то, что там происходило, я и так чувствовал. Достав из штанов что хотела, Жуля отпустила его из ладошки и вставшего как шест, стала трогать и ощупывать его подушечками своих развратных пальчиков. Я вздохнул. Продолжая ласкать нижнюю на левом столе, я взял другой рукой забытую вилку с помидоркой и принял её. Жуя сочную мякоть, прислушался к себе.

Я вдруг понял, что, в принципе, мешающий дискомфорт в одежде решается довольно просто. Туфли, элегантные атрибуты приличного человека, давили мне, пока не решился их снять. Брюки, такая необходимая и незаменимая часть костюма, тоже давили мне, но не потому, что были неоправданно узкими. Это моё естество рвалось наружу! Штаны этому мешали, теснили своей обычной, нормальной формой. Норма и естество в мире часто вступают в противоречия! А встречая и радуясь каждой новой весенней примете, девушке, улыбке, моё естество только усиливало давление. И стоило какой-то хорошей бесстыднице расстегнуть и достать его, как тут же я получил свободу. Сейчас, без туфель и закрытого замка, я ощущал себя совершенно ничем не стеснённым и не ограниченным! Пошевелил под столом радостными ступнями. Напряг и ослабил (хотя там уже не ослаблялось) высоко поднятый гордый ствол, по которому уже быстро бегали, сдвигая кожу, вверх-вниз шаловливые пальчики служанки Жули. Хорошо, свободно…
Я взялся левой рукой за кончик круассана в Левой и стал снова пихать его туда-сюда, рука нижней была рядом и тоже что-то тёрла. Своей правой рукой я отвёл ножку той, что была справа, взялся за кончик почти забытого бёдрышка, крутанул его и стал тоже совершать поступательные движения. Верёд, назад… Вперёд, назад… И снова, и снова, и снова, и снова, и снова… Джули нырнула головой под простынку, перевела свои пальчики как можно ниже, и я почувствовал, как на верхнюю часть опустилось что-то тёплое, мягкое, влажное и ласковое. Затем оно медленно опустилось ниже, почти до половины, я почувствовал, как верхняя точка упёрлась в закрытый тупичок. Язычок обнимал и потирал, как будто пытаясь согреть то, что было и так горячее. Затем, не отпуская до конца из плена, поднялось до верхней части и снова опустилось. И пошло, пошло повторять. По разу в секунду. Хороший, приятный цикл, мне нравилось. А простыня, высоко, аж до груди, вздыбившаяся над моими ногами, то поднималась ещё выше, то опускалась. Но это тоже никому не было видно в ресторане, разве что тем моим соучастницам, что лежали на правом и левом столе. Но им если и было до этого дело, то никак не против совершавшегося.
Не знаю, сколько точно продолжалось это единообразное, но экстатичное действо, минут несколько. Слева меня снова стали брать в клещи. Я сдавил пальцами остатки помятой булочки и, наверняка, выпрыснул внутрь то варенье, что могло ещё остаться в тесте. Тут клещи резко сомкнулись и сильнее первого раза. Я осторожно потянул и вытащил руку из сведённых судорогой радости ножек. Одна готова, улыбнулся я.
Справа, всё так же работая поршнем – бёдрышком, я ускорил такт. Нижняя гладила себя по внутренней стороне согнутой ножки, в основном внизу. Спина её изогнулась, она тоже чего-то ждала, что-то подступало…
Я положил освободившуюся левую на голову Жули, попытался погладить её сквозь скатерть. Она тут же выпрыгнула и удивлённо спросила:
– Что, Хозяин, Вам что-то не нравится?
– Да нет, что ты, глупая… Всё мне нравится, я только хотел погладить тебя по голове. Кстати, раз уж ты здесь, – я улыбнулся, – должен спросить. Ты хочешь, чтобы я тебя там напоил? Или не стоит этого делать?
Она тоже улыбнулась – широко, как-то плотоядно, по её раскрасневшемуся от желания лицу, было непонятно: покраснела бы она сейчас от смущения или же нет.
– Да, мой Господин, очень хочу, – и она тут же нырнула обратно. Снова те же движения, снова те же влажные объятия, снова та же печка во мне разогревается, чем дальше, тем жарче, наполняется давлением и скоро взорвётся.
Наконец, оказавшись на пределе терпения, я остановил толкания в Правую нижнюю, резко крутанул косточку внутри неё и снова задвигал, но очень быстро и сильно, почти вбивая. Она изогнулась всем телом, и я увидел, как по мышцам тут и там побежали судороги оргазма. Я убрал руку, а она накрыла ладонью своё место, откуда торчала часть уточки, и тоже свела ножки вместе. А я положил и вторую руку на двигающуюся голову милой Джули и, перестав сдерживаться, стал рывками высвобождать свою энергию, одаривая ею сполна заботливую служанку…

Через пять минут, довольные и счастливые, мы расставались. Обед был закончен и я дожёвывал последний кусочек колбаски из того, что мне хотелось. Все три нижние были снова одеты, опрятны и приличны. Только счастливые личики отличали их от первоначально любопытных и слегка испуганных. Я расставил столы примерно, как они и стояли до этого. Убрал лампы. И пошёл к бару. Быстренько рассчитавшись за всю еду по счёту, составленному Джульеттой, я направился к выходу, как тут мне преградила дорогу женщина в кумачовом платье, сверкающем сотнями маленьких звёзд. Та самая, что я видел вначале, и которая во время обеда сидела от меня не так уж далеко, чтоб не догадываться хотя бы примерно о том, что я вытворял и с кем. Но в отличие от первой встречи, когда она производила впечатление независимой и самодостаточной Домины, теперь я заметил на ней значок Темы. Там горел зелёным, надо же – зелёным, огнём сектор ДС. А на грациозных плечах и вокруг шейки, красовался её уже виденный мной шарф – такого же яркого цвета свежей травы.
– Извините, Господин, – тронула она меня за пуговичку пиджака, но тут же убрала руку и опустила голову, – я случайно увидела, как Вы изволили отобедать… – она замялась, – мне показалось, что Вы немножечко не наелись. Ещё раз нижайше прошу Вас меня извинить, но я только что заказала кабинет на втором этаже и несколько очень вкусных, уверяю вас, блюд… Не откажете ли мне попробовать их со мной?.. – она подняла на меня глаза, и я увидел не властную, а просто очень красивую женщину, просящую об услуге и страстно надеющуюся.
Ну… Как было ей отказать?..


Арх.
[angel]