bdsmion

Это записи дневника, нерегулярно появлявшиеся пару последних лет на одном из сайтов, где они и тонули в потоке всякого за несколько часов.
Не хочется, чтобы так и ушли в никуда.
Выкладываю здесь, возможно кому-то покажутся интересными.
Читать лучше снизу, по времени появления.
--------------------------

На дороге куда-то

Человек со зверем шли по дороге не первый год. Они давно подружились, и в человеке иногда слышался едва уловимый запах зверя, и в звере мелькало человеческое.
Дорога ложилась все дальше и дальше, и они шли по ней, не спрашивая, куда и зачем идут. Это была их дорога и под ногами была земля, а над головою небо.

На дороге им встречались разные люди. Некоторые шли в ту же сторону, некоторые навстречу, а некоторые просто ходили поперек дороги, туда и назад.

Бывало, люди сталкивались. Кому-то было достаточно понять, есть ли у встречного зверь, и слушается ли он человека. Если все это было, люди отпускали своих зверей поиграть. Звери катались в пыли, рычали, скалили зубы, иногда даже кусались. А люди в это время сидели в тени, потягивали темное вино и впитывали музыку горячих пульсов. Потом сытые и довольные звери возвращались, а люди иногда шли дальше вместе какую-то часть пути, давая зверям наиграться, а иногда расходились, улыбнувшись на прощание и оставив друг другу на память капли душ и клочки звериных шкур.

Бывало, что у встретившихся не было зверя. У них не было своего зверя, а чужих они боялись. Им хотелось, чтоб кто-нибудь изобразил для них зверя и в ответ они тоже что-то изображали. Тогда им казалось, что у них тоже есть зверь. Потому, что обидно, когда кто-то имеет то, чего тебе не дано. Встретив таких, человек со зверем старались побыстрее пройти мимо.

Встречались и те, чей зверь был намного сильнее их человека. Тогда звери задыхались счастьем, и это было как наркотик. Так же весело и горячо и так же опасно. Оттого, что зверь без человека, рано или поздно потянется клыками к чужому горлу, и не для того только, чтоб ласково и осторожно придушить и отпустить. Однажды человек со зверем встретили такую, с сильным, темным зверем и слабым, запуганным человеком. И зверь замер оглушенный, ощутив незнакомую раньше силу злых и горячих потоков, и от него потянулись волны такой захлестывающей и одурманивающей радости, что даже человеку было нелегко сохранить землю под ногами и небо над головой.
Но ему удалось оттащить своего зверя и уходить шаг за шагом. Запертый в клетку зверь выл, метался, бросался на прутья клетки, и только спустя много дней получилось его успокоить.

И еще была встреча на одном из поворотов. И встретившиеся как всегда отпустили своих зверей, но почувствовали вдруг, как неожиданно и сильно потянулись друг к другу люди. И они оттащили зверей, чтобы люди смогли быть вместе и старались не слышать голодное поскуливание.
Им хорошо было вместе людьми и хорошо было вместе зверями, но они часто путались. И ее человек кричал в страхе, почувствовав на своем теле лапы с когтями, а ее зверь рычал и огрызался на человека. Потому, что человеку тяжело быть со зверем, а зверю непонятен и неинтересен человек.
Но раз за разом они бросались друг к другу, путая человеческое со звериным, превращаясь то в одно, то в другое, учились не бояться зверя и чувствовать человека. И сами уже не знали часто, кто они сейчас. И случалось, что зверь зло насиловал человека, а человек неожиданно ощущал на коже безжалостный клык. Иногда счастливый человек гладил и успокаивал голодного зверя, а иногда сытый зверь благодарно лизал человеческую руку.

Странно было возвращаться потом, пытаясь по взглядам окружающих понять, у кого сейчас под лапами земля, а над чьей головою небо.

Сложно бывает человеку с человеком. Еще сложнее тем, у кого внутри живут звери. Радостно бывает человеку с человеком. И рекою бывает радость, когда люди со зверями идут по дороге и дорога не кончается.

И четыре горизонта вокруг.
Написано 2015-09-09 15:27:15

________________________________________
Впереди еще много всего.

Веревки удерживают, скручивают, плетутся кружевами. Цепи держат, дают право принадлежать. Веревки тянутся, слабеют узлами, взмахом ножа превращаются в бессильные обрезки. Цепи можно снять, распилить или перекусить только живыми руками.

Цепи тянутся с треском через кольца, растягивают тело, щелкают карабины, жесткость и холод металла – не вырваться уже. Показался из ножен клинок, и она готова принести себя в жертву.

Нож – символ и эмблема. Он рассекает, проникает внутрь, обжигает холодом… Глаза, губы, уши, шея… Лезвие, острие, чернота металла. Бережная жестокость сливается с доверчивым страхом и стекает по телу. Глаза, губы, уши, шея – она замирает, боясь пошевелиться, И первый захлебывающийся вздох. И второй…

Рассечена ткань на груди, сосок, ощутив чуть слышный укол, сморщивается и твердеет. Черный блеск на светящемся огоньке, если промедлить, огонь расплавит металл и сожжет руки. И снова жестокость, нежность, доверие, страх, желание - ручьями по телам.

Острие цепляет натянутость колготок, тихий треск расходящейся ткани. Живое тело чуть подрагивает под лезвием. Нож освобождает пальцы ног, красный лак как кровь. Все больше тела открывается лезвию и рукам. Теплые руки и холодный металл расскажут что-то почти одинаковое. Расскажут, как рвалась ткань под пальцами и ложилась ночная дорога.

Закрытые белые трусики расползаются по миллиметрам, выпуская белизну бедер, нежность и тепло кожи. Медленно, еще медленней. Каждый укол и каждый поцелуй лезвия должны успеть стечь дрожью и вздохами. Ткани под ножом очень мало. Ее совсем почти нет уже, только по ниткам остается.

Бутон, блестящий от влаги, с каплями первой росы на лепестках. Его нежная беззащитность под черной жесткостью клинка. Последние уколы, лезвие скользит, ласкает, прижимается, не хочет уходить.

Нет, это не конец. Это даже не начало конца. Это начало того конца, которым кончается начало.
Впереди еще много всего.
Написано 2015-09-02 15:33:13

________________________________________
- Здравствуйте, это я вам стрелу послал.

Вот, бывает, несешь кому-то розы, красные или белые, а Шестерка с Семеркой давно их уже в желтый покрасили. И несешь ты, не встречу и не радость, а разлуку и грусть. Только узнаешь об этом, когда поправлять будет уже нечего.
Или словом в заклинании ошибешься и все рушится со звоном. И, вместо дворца – болото и лягушка сидит. И лучше тут не целоваться. В принцессу ее превратить, дело, конечно, нехитрое, но ведь она тут же принца на коне искать рванет. И не найдет, само собой - принц давно уехал спящих красавиц спасать и драконов рубить. И возвратится к тебе снова лягушкой навсегда, только теперь ты еще и должен ей будешь, что она принцессой не смогла.

Мы давно уже живем в магическом мире. Все что-то колдуют, со всех экранов заклинания, на всех столбах руны и знаки. Нет волшебной палочки, но у каждого доска ключей. Высшая магия, низшая, черная, белая, бесцветная – ниагарским потоком. И не остановить уже и даже светящейся сферой закрыться часто не успеваешь. Кто-то уже провел ритуал и заклинание уже летит и ты делаешь тоже самое и встречается все это где-то за третьей гранью и то ли ты уже горишь, и сгорел даже, то ли кто-то другой, это тоже сильно после заметно становится.

Вот набрал заклинание призыва (если все правильно, обязательно сработает) и ушла стрела и ждут тебя уже.

- Здравствуйте, это я вам стрелу послал.

Нет не лягушка, сразу красавица. Только вот глупая мысль – а что после поцелуя? Хорошо, если просто лягушка, а если кобра? Или Эринния какая-нибудь? А, может, на самом деле и нет никого, это чье-то заклинание тебя ждет? Как отличить?

И снова магия. Магия возбуждения, стыда, страха, боли и радости. Знакомые заклинания, знакомые ритуалы. Две свечи плещут на кожу горячий воск, дробь ударных по телу и ночное небо в глазах. Стоны боли и радости неотличимы. Сойдутся потоки стыда, боли и возбуждения удачно под сегодняшними звездами, или придет что-то темное и тяжелое, с чем и не справиться будет сразу?

Но и она знает магию. Колдует длинное и страшное заклинание, делает большие паузы, искрит глазами, выталкивая слова. И из появившегося темно-зеленого светящегося тумана бьет так, что темнеет в глазах. И ее бьет. Она падает, лежит на ковре обнаженная, почти без сознания, разбросанная в немыслимо бесстыдной позе.
И после час провала. Свистела плеть, слышались звуки пощечин, какие-то странные слова, ее крики, и фонтаны из нее, залившие все кругом. И только слабый маячок горел в сознании, не давал сорваться в провал окончательно. И не дал, пробился и подсказал нужное, чтобы выбраться самому и вытащить ее.

Потом лежали рядом и вспоминали заклинания возврата и тишины, касались друг друга, пытаясь найтись снова. Зеленый туман ушел, оставив за собой след темной ярости.

Она это наколдовала, мы вместе, или что-то еще приходило. Кто ответит…

Опасная штука магия. Но как обойтись без нее в мире, где уже мало реального.
Написано 2015-08-21 20:39:20

________________________________________
Следов не видно, но они есть.

Не слушай слов. Даже старайся не слушать. Может быть, ничего и не говорится. Прислушайся, может, слова звучат где-то в тебе. А, может, доносятся издалека, откуда-то сверху или снизу.

Ты лежишь на теплой, пушистой ткани, голова на руках, в комнате тишина и полумрак, и уже готова к тому, что будет дальше. Глаза закрыты мягкой маской. Перед глазами плавают цветные пятна или полосы или просто темнота. Ты готова к началу того, что давно уже началось и к завершению того, что еще не начиналось, к забыванию давно уже забытого и к воспоминаниям о еще не случившемся.

Руки ложатся на плечи, медленно спускаются по спине, чуть поглаживая, оставляют теплый, мерцающий след. Он гаснет понемногу, впитывается в тело, как впитывается в землю мимолетный весенний дождь, вызывает легкую еще дрожь, будит уснувшее, зовет потерявшееся.

Руки опускаются к талии и бедрам, становятся жестче и горячее, сжимают и сминают бедра. Первый шлепок едва чувствуется и почти не слышен. Тело само чуть сжимается и напрягается, спеша навстречу, и тут же слабеет, встречая и принимая.

Шлепки все сильнее и звонче. Ладонь взлетает, оставляя горячие розовые пятна, и снова опускается, принося новые вспышки. Может, это и не ладонь. Может, это воздушные шарики с жидким теплом лопаются на коже. Тепло впитывается в тело, заливает бедра, затекает внутрь, пощипывает, зовет и греет. Дыхание становится чаще и слышнее.

Время замедляется, позволяя встретить каждую новую порцию тепла и дрожи, проводить ее внутрь, услышать, как откликается тело.
Время сжимается, потому, что шлепки сливаются в льющийся поток тепла и непрерывное звенящее эхо.
Время замедляется внутри и сжимается снаружи. Или наоборот. Ты сама выбираешь, что тебе радостней и уплываешь в потоке тепла и звенящем эхе.
Звон смолкает, руки снова опускаются на бедра. Поглаживают, сжимают, беспокоят.

Ты сразу угадываешь, когда к тебе прикасается плеть. Не бьет, а просто ложится на тело, скользит по нему, поглаживает. Твое тело напрягается и каменеет, руки сжимаются в кулаки. Ты можешь напрячься еще сильнее и еще сильнее бояться. Напрячься изо всех сил, чтоб легче было почувствовать свой страх и напряжение. Чем сильнее ты их почувствуешь, тем легче сможешь управлять ими. Попробуй прямо сейчас. Щелк, и страх выключился. Щелк, и включился снова.

Щелк – это уже плеть, щелкая, опускается на тело. Больно? Тебе, или твоему страху? Попробуй выключить его на один раз, всего на один, потом включишь, если захочешь.
Так легче? Не отвечай, твое тело уже ответило. Не хочешь включать? Попроси его пока побыть в сторонке, поиграть большим черным. Его он точно не боится. А ты пойдешь дальше, тебе ведь хочется узнать, что там еще есть.

По твоей коже бегут красноватые строчки и, может, в них зашифровано что-то очень важное для тебя. Нет, снаружи они не читаются, ты можешь сделать это только изнутри. Может в них написано, где в твоем теле, отзываясь на щелчки плети, начнут пробиваться слабенькие родники и где начнут летать разноцветные искорки. А может, ты сама уже почувствовала. Тебе еще больно. Боль еще не превратилась в разряды света и вибраций, но готова превратиться, когда ты позволишь ей.

Твое тело уже не зажато, по нему бегут волны, оно вздрагивает от касаний плети и уходит все дальше и дальше. Там вечер, бьют цветные фонтаны и взлетают искры фейерверка. И ты в этом вечере, как и он в тебе. Ты можешь искупаться в любом фонтане и принять его цвет. Твое тело умеет светиться зеленым или синим, а может, красным или фиолетовым. Выбирай любой. Синий охладит, сойдет и успокоит, а красный согреет, поднимет и возбудит. От каждого касания плети по твоему телу бегут мерцающие искры, сгущаются, затекают во все уголки, дотрагиваются и волнуют.

Ты лежишь здесь, теплая и спокойная и одновременно можешь быть внутри себя и слушать волнующую дрожь и ощущать разноцветные фонтаны и подчиняться волнению и возбуждению. Позволить волнению и возбуждению захватить тебя и понести быстрей и быстрей к цели, которой ты еще не знаешь, а твое тело уже знает и готово к встрече. Ты можешь спросить тело и оно тебе расскажет и вы вместе испытаете это.

Видно, как вздрагивают твои плечи и дыхание становится чаще и ты рыдаешь уже от поднявшейся изнутри волны радости и….

Она лежит, укрытая теплым пледом. На столике кофе и коньяк. Сияют промытые слезами глаза.
Следов не видно под пледом, но они есть. На теле и не только.
Написано 2015-08-17 15:51:41


________________________________________
Мир под углом...

К этому дню мы не виделись уже полтора месяца и здорово проголодались. К тому же нам чаще всего приходилось встречаться на съемных квартирах, а тут у нее получилось приехать ко мне. Все было готово, и впереди были сутки, а, если повезет и больше, сплошного праздника, взрыва и фейерверка.
Но, выходя из машины, она неудачно наступила и сломала каблук. Ну, не беда, до ближайшего торгового сарая, чем только не набитого, пять минут ходу. Испорченные туфли отправились в урну, а мы за новыми.

И началось что-то необычное.
День стоял жаркий, солнечный и она пошла просто босиком. Асфальт был чистым, разве чуть с пылью. Но все равно. Идущая босиком по пыльному, жесткому асфальту, она вдруг окрасилась в острые цвета жертвенности и публичности. К тому же я знал, что под платьем на ней ничего не было. И. хотя платье было свободным и непрозрачным, и этого никто, естественно, не видел, такая деталь делала публичность совершенно нестерпимой.

Блин – сказал я себе – да кого сегодня вообще волнует, как выглядят окружающие. Может ей в этот день по фэн-шую босиком ходить положено, или фитнес у нее такой. Но ощущение, что она идет совершенно нагая, не уходило. И это ощущение было очень волнующим, хотя, обычно, даже намек на публичность вызывал полное неприятие.

Когда мы вошли в торговый сарай, стало еще интересней. К ощущению публичности добавился острый тематический привкус. Мелькнули ремни в витрине, более чем откровенно смотрелись тренажеры в Спортмастере, совершенно двусмысленно выглядел магазинчик белья. Уборщицы-азиатки казались законченными рабынями. Не было никаких сомнений, что за огрехи их жестоко порют в темных подземельях, скорее всего, охранники, хотя, может, для этого есть специальные кадры. А, если убрать людей и оставить мир вокруг совершенно безлюдным, в нем вынырнула бы такая эротическая жуть… Или жуткая эротика. Эх-эх…

Ей передалось мое состояние и, когда мы подошли к обувному, дыхание ее стало частым и тяжелым, даже девочка-продавщица, кажется, заметила.
В мире персонал чаще играет нижних, а у нас большинство продавцов чувствует себя однозначно верхними. Скамеечка для примерки выступила в роли скамьи для порки, только неясно было, должна ли продавщица быть второй нижней, второй верхней, или просто наблюдать. Тем более, что обувь вокруг выставила напоказ все ремешки и пряжки и явно позиционировала себя как элитные девайсы.
Каким незнакомым иногда бывает мир.

Туфли были выбраны в первом же магазине, ей тоже явно было не по себе.

Стоило надеть туфли, как все выключилось. Осталось только сильнейшее возбуждение и грусть от окончания какого-то восхитительного кино.
Возбуждение было настолько ярким, что платье ей я поднял прямо в лифте, молясь, чтобы на площадке не случилось соседей. Соседей не случилось, и в квартиру она зашла полуобнаженная. И ее бедра, лунно засветившиеся в кабинке лифта, снова включили вокруг необычный мир.

А вот дальше было совсем не по фэн-шую. На несколько часов мы плюнули на тему и красивые девайсы и примитивно играли в кроликов. Правда, кролик вряд ли связывает крольчихе лапы, перед тем, как открольчатить.
Хотя кто их, кроликов, знает.
Написано 2015-08-03 11:53:14

________________________________________
Они вышли из дома и пошли в разные стороны.

Мы смотрели друг на друга, за окном была осень.
- Расскажите еще что-нибудь обо мне – попросила ты.
-

Они знали, что за все надо платить и были готовы.
И она заплатила смелостью, самоотдачей, готовностью к боли и к радости.
И он заплатил риском прокладывать путь по каменистой тропе над обрывом, тяжестью связанного тела на руках, готовностью жечь себя, чтобы согреть ее.
Они честно заплатили, вошли в открытые двери и десять веков открылись внизу и четыре горизонта распахнулись над ними. И они пошли туда и смешали темноту десяти веков и свет четырех горизонтов, увидели блики темного огня на телах, услышали свист дальних ветров, коснулись режущих лезвий ледяных вершин.
Лежали потом рядом, забыв о мире вокруг, наполненные вибрациями тьмы и света, долго приходили в себя, с трудом разъединяя сросшиеся души и тела.

Снова встретились и снова заплатили и все повторилось.
Под треск рвущейся тонкой ткани на теле, под свист плети, звяканье цепей, проблеск лезвия ножа открывалась дверь в десять веков и четыре горизонта.
И им казалась, что эта дверь уже никогда не закроется, путь пройден и так будет всегда.

И в один теплый весенний вечер ей, ему, или им вместе показалось, что вот сейчас, когда за окном прозрачные облака и запах первой листвы, можно не платить, что все получится само собой. Что и так уже достаточно заплачено и можно надеяться на проценты.
Но десять веков и четыре горизонта не знали о существовании процентов, ничего не открылось.

Они привычно делали привычное, но ничего не происходило. И они посмотрели друг на друга и поняли, что оба знают, что вокруг только обычный пресный мир. Но было жаль потери, и каждый решил, что если он притворится, может, другой поверит.

Они перестали быть и начали казаться. Но тому, кто кажется, нечем платить за вход, и они уже не могли вернуться туда, где открывались десять веков и четыре горизонта. И они бились друг в друга, как в закрытую дверь.

А в какой-то еще вечер они опять посмотрели друг на друга и увидели всего лишь обычных мужчину и женщину, мало чем связанных и не очень интересных. Вокруг валялись дурацкие предметы. Дурацкие плети перепутались с дурацкими веревками, а дальше поблескивало что-то еще более дурацкое. Настолько дурацкое, что даже присматриваться не стоило, чтоб понять, что же там валяется.

- Пожалуй, я пойду – сказала она.
- Да, конечно – легко отозвался он – Счастливо.
Они вышли из дома и пошли в разные стороны.
-

- Все настолько плохо? – спросила ты. - Не слишком печальный конец?
- Он даже совсем не печальный – ответил я. - Они ведь все же узнали темноту десяти веков и свет четырех горизонтов, а это не всегда удается.
И они стали богаче.
Она - на его жестковатую нежность, на его восторг перед ней связанной, на укусы его плети и бережные руки, на готовность подхватить и держать, на колени, в которые так тепло и радостно рыдать.
Он - на ее огромные горящие глаза, на ее крики и стоны в его объятиях, на тонкие руки, послушно отданные веревкам и цепям, на обжигающие слезы на плече и мягкие губы на руках.
Они стали намного богаче. И теперь на каких-то иных путях им будет уже проще платить за вход. И даже, может быть, не будет уже нужды казаться, а не быть.
И ведь они все равно теперь останутся жить друг в друге теплом и радостью. А, значит, все равно будут вместе, хоть и не рядом.
Не бойся, маленький – сказал я. – Совсем не все так уж плохо. Но, если хочешь, я верну их обратно.
- Нет, пожалуй я откажусь – ответила ты. – Можно я пойду?
- Конечно иди. Счастливо. Не забывай.

Мы вышли из дома и пошли в разные стороны.
Позади оставались десять веков и четыре горизонта.
Под ногами была земля, а над головою небо.
Написано 2015-02-16 20:04:21

________________________________________
Начиналось всегда по разному. А заканчивалось одинаково.

Начиналось по разному.

Однажды, когда, сняв пальто, она хотела пройти в комнату, он не пустил ее и предложил полностью раздеться у двери, вешая всё прямо на вешалку. Была зима и холод, на ней было много одежды и казалось ужасно унизительным снимать предмет за предметом и оставлять на вешалке, как верхнюю одежду. Впрочем, он не раз говорил, что лучший ее наряд это полное его отсутствие. Может и так. Но, к тому моменту, когда она разделась полностью, тело было розовым от неловкости.
В другой раз он поставил ее посередине комнаты, предложил поднять платье повыше, потом сам спустил белье на колени и надолго сел рассматривать в таком виде. И это тоже было очень стыдно. Раздетая полностью она ничуть не стеснялась, но стоять с колготками и трусиками, спущенными на колени, отчего-то было очень стыдно. Она пыталась сначала побороть стыд, но быстро поняла, как он заводит и расстраивалась, когда он не придумывал для нее новых путей, а шел уже привычными.

После он стоял над ней с веревками, пытаясь услышать ее желания и фантазии. Сначала он вообще почти не связывал ее.
-Свяжите меня, пожалуйста. Мне так спокойно в ваших руках связанной – попросила она однажды.
Веревки освобождали ее от обыденной необходимости выбора Ее выбор переходил к нему и она могла только слушать свое тело, удивляясь иногда его неожиданным реакциям.
Это ведь полная чушь, что связав женщину можно делать с ней все, что угодно. Полнейшая даже. Потому, что связывать имеет смысл только ту, с которой и так можно делать что угодно. И еще потому, что, именно связав, все что угодно делать не получится. Связав, стоит делать только то, что нашепчет ее тело. Если, конечно, услышать его.

Белое тело на красном или черном казалось очень уязвимым. Темнота подземелья, огонь факела, лязганье замков, тяжелые шаги….
Но в жизни редко можно встретить подземелья и факелы. Приходится спускаться в темные коридоры тайных воль и готовностей, освещенные вспышками желания, в попытках обжечь тела и души. Пройти непройденное еще, найти ненайденное, закончить незаконченное.

И он готовил ей коктейль из стыда, боли на палец, желания и капельки страха. А она должна была пить его, иногда по чуть-чуть а иногда и залпом.
Когда все было смешано правильно, она пьянела. И тогда они пьянели вместе. А, когда правильно не выходило, они вместе оставались трезвыми и приходилось смешивать снова.

Он любил пороть ее связанную. Ей было больно и неприятно сначала. Пока она не поняла, что боль вызывается ее попытками защититься от ударов, оттолкнуть их телом. А если не отталкивать их, а наоборот, принимать, пропускать внутрь, то боль превращается в чудесные вибрации внутри, трансформируется, захватывает, ведет, даже тащит иногда. Она стала делать только так и даже сильная порка превращалась в ласку и нежность. И еще она поняла, что он не только порет, а еще и рисует на ее теле ту ее, перед которой потом замрет в восторге. И следы на ее теле – жесткий эротический макияж для него. И она легко отдавала под плеть и грудь и нежную кожу бедер.
Перед поркой он всегда показывал, чем будет пороть, просил внимательно рассмотреть. Потом давал потрогать связанными руками, водил по телу и это тоже ее возбуждало. Ей нравилось, когда он использовал не привычные плети, а что-то неожиданное. Однажды он выпорол ее своими перчатками. Это оказалось совсем не больно и неожиданно очень приятно.

И так час за часом продолжалось это сражение, в котором оба были победителями, эта игра, где не было проигравших. Час за часом перебирали они миры своих фантазий и желаний, сплетаясь в бывшем и будущем, слушая, как послушно и радостно откликаются тела.

Начиналось по разному. А кончалось всегда одинаково.
Мир за дверями открывался невыносимо пустым и фальшивым. Впрочем, так всегда бывает, когда возвращаешься из какого-нибудь настоящего.
Пройдет.
Написано 2015-01-14 17:45:51

________________________________________
После...

Ты сейчас едешь по утреннему городу, увозишь меня на себе и в себе. Может, перебираешь вкусы и запахи пролетевших как минута часов, может, просто дремлешь, усталая, под шелест колес.
А я сижу в тишине, разглядывая мир вокруг. Мир, в котором мы были рядом.

Предметы реального мира еще не проступили, и только светятся отраженным светом наши странные игрушки.
Беленькие лоскутки на полу - остатки твоих трусиков. Я срезал их с тебя вместе с колготками в самом начале. И мы оба задохнулись под тихий треск разрываемой ткани. Ты от холода ножа на теле и жестких рук, а я от засветившейся в разрывах нежной кожи. Обычно ты привозишь запасные, а сегодня уехала в платье, под которым ничего больше. И от этого снова шумит в голове.

Валяются в углу веревки, так и не пригодились. Я больше люблю цепи. Цепи жестче, грубее, холоднее. Они лязгают и звенят, напоминая о чем-то своем, их удобно фиксировать карабинами и замками на любом звене, регулируя натяжение. От них на коже остаются выразительнейшие отпечатки, жаль, что очень ненадолго.
Да и просто, лежа грудой на полу, цепи самим своим видом предлагают нам столько разных путей их применения и столько разных ощущений. Металл и кожа. Металл цепей и кожа плети. Теплый металл в голосе и нежная кожа на груди, кожа ласкающих рук. Ты грела их своих телом в наши часы. И даже сейчас, взяв их в руки, можно услышать твое далекое тепло.

А тяжелый ошейник с массивными карабинами ты забрала с собой. Ты всегда привозишь его и забираешь. Когда-то я впервые застегнул его на тебя и увидел потом лежащим на полке, после твоего ухода. И думал, значит ли это что-то. А ты тогда просто забыла, растерявшись. И тоже расстроилась.
Харнесс – сбрую из ремней, ты тоже забираешь с собой. Чтоб одевать его иногда под одежду, прямо на голое тело, чувствовать жесткость ремней, холод колец, слабый запах кожи. Однажды ты рассказала, как неудачно надела его и ремни между ногами до ссадин натерли твой бутон. Полностью раздеться, чтобы снять ремни, было негде, и пришлось терпеть до дома.

На столе бутылка из-под шампанского. Я наклонялся над тобой лежащей и лил его на твое тело, чтоб ловить и слизывать потом разбежавшиеся струйки. Это был самый чудесный сорт шампанского. А потом ты пила его с моего тела.

В кресле грудой хвостов перепутавшиеся флогер. собака, плети. Их следы ты сейчас увозишь на себе.

Черный набалдашник Хитачи весь в разводах от твоей влаги, постель, где ты билась и кричала, насквозь мокрая и пахнет тобой и шампанским. Розовые крошки воска на постели и на полу, обломки роз с шипами, сломанными нашими телами.

Надо бы пойти принять душ, сменить белье и спать, все же почти сутки мы были рядом, проваливаясь в сон на минуты.
Ну, уж нет.
И я валюсь в крошки воска, в обломки роз, в твою влагу. В весь этот взрыв, не кончившийся еще и не кончающийся. В кольцо запахов, звуков, чувств, прикосновений, плетей, цепей, боли и радости. Кольцо крутится и крутится, и ты возвращаешься и возвращаешься, пока не вернешься снова.
Вся и везде.
Написано 2014-01-08 20:54:04

________________________________________
Отточенный металл на теле, ласки лезвия, оставляющие гаснущие полоски, острие в кожу, все глубже. Выступившую красную капельку языком снять бережно, вдохнуть ее вкус и вибрацию.
И откуда-то, из колодца веков за спиной придет горячее, веселое и жестокое. И нож войдет в тело и глубокий разрез на груди вспыхнет струйками крови. И ты застонешь тягуче, окаменеешь телом, и обмякнешь сразу. Шепнешь – Убей, если хочешь - и тоже впустишь гибкую и покорную, из темной глубины.

Убегут трусливые и ненужные, лепеча бессмысленные и пустые слова. Придет мистерия крови, желания и ночи.
И рука на горле, и ты отдаешь себя на насилие, боль и пляски черных радуг. Рука на горле, нажать чуть сильнее и хрустнет под пальцами и ты бьешься и кричишь и вжимаешься все сильнее и глаза в глаза тень в тень свет в свет.
Бессильно брошены руки – мучай, ласкай, люби, насилуй. И черный кремень насилия высечет алую ленту близкого пути в небо.
И руки скручены цепью, и ты стонешь от беспомощности и счастья отдать себя полностью - благодарные губы на руке, накрывшей лицо. И в страх не подчиниться уходят все остальные страхи и сомнения. И в несвободе тела языком огня снова развернулась свобода желания, свобода острой берущей радости, свобода бесстрашия, свобода отдающейся души.
Скручены цепью руки, но развернулись две пары крыльев и понесли двоих в полет к иному свету и иной тьме. Им долго еще лететь, лаская и поддерживая друг друга.

А после, в круге боли, будет ласкать обнаженное тело кнут, оставляя вздувшиеся рубцы, набухшие темной кровью. Нежно целовать кожу на бедрах, вслушиваться в захлебывающиеся рыдания.
Вздох – Пощади…
Вздох – Бей, сколько захочешь…
Вздох – Я не могу больше…
Вздох – Ты зверь…
Лопается кожа струйки крови стекают по ногам светится раскаленный металл в жаровне и целует под грудью – запах дыма и боли. Повисает на веревках золотоволосая ведьма.

А после, когда тайными тропами уйдут в ночные поля сознания эти двое, из колодца веков, хлопнет пробка и оживут два бокала с вином цвета соломы. Ты сидишь, чуть прикрытая мягкой тканью, еле заметная точка от острия на плече, почти погасшая царапина под грудью, ровно светятся загорелые бедра.
Пузырьки бегут в бокалах и в гранях вспыхивают дальней памятью огоньки огня и крови.
Ты смотришь на эти огоньки – Они еще придут к нам…..
Написано 2013-08-26 12:20:39

________________________________________
Порка

Цепи звякают тонко, охватывают тонкие запястья – серебро на белой коже. Щелкают, закрываясь, карабины.
Черная кожа браслетов на щиколотках, цепь тянется через кольца, скрежет металла о металл. Ноги широко раскрыты, и снова щелчки карабинов.
Живой белый крест растянут на красной ткани. Скромные беленькие трусики уже не снять. Но их можно разрезать, чуть оттянув и проткнув острием изнутри – чуть слышный треск ткани. Нет, совсем срезать не надо, пусть остается поясок на бедрах, а обрывки пусть свисают, ничего не скрывая и ничему не мешая. Маска надежно закрывает глаза и отсекает окружающий мир, не нужный теперь – черные ремешки на светло-золотых волосах.

Руки ложатся на чуть розоватые округлости, ласкают их, гладят, сминают. Очень хочется дать им волю, но потом. Сильный шлепок, звенит, как камертон, оставляет отпечаток ладони, красным на белом, задает нужную тональность.

Флог с мягким хлопком накрывает кожу черным треугольником, ползет, гладя бедра, трогая их и щекоча. И снова хлопок, чуть посильнее. Еще и еще. А теперь вдоль. Чтобы ты вздрогнула в первый раз, когда мягкие кончики попадут внутрь и легко заденут щелку. Еще и еще. Флог не обжигает и не кусает, ласкает, шелестя и похлопывая, гуляет по телу. Сметает напряженное и сомневающееся, помогает забыть ненужное и вспомнить необходимое, Флог еще не порка, нежная ласка для любимой, не ставшей еще скованной пленницей. Еще в клетках звери, еще не горят тела, и не вспыхнул пока темный обжигающий огонь.

Но это обязательно придет, потом, когда в первый раз свистнет плеть, еще не задев, только рассказывая о том, что сейчас начнется, и ты сожмешься, услышав этот свист. Рванешься, когда плеть обожжет тебя, почувствуешь, как держат цепи и поймешь, что пощады не будет. И тебя будет обжигать снова и снова, и лягут алые полоски, и уже не ласка, а страсть и желание будут звучать в хлестком щелканье кожи по коже. И ты вслушаешься в это щелканье и услышишь еще, как поднимаются в ответ и боль и желание терпеть и просто желание. Как зажигаются звездочки от каждого удара и мечутся внутри, заполняя тело.
И я почувствую, как каждый удар отдается через руку во всем теле разрядом и наполняет дрожью. И покажется, что кожа плети уже не остается на поверхности тела, а проходит через него. И, обжигая снаружи, протягивается, лаская, внутри, а ее кончик нежно покусывает внутри твой цветок. И это действительно станет так. И плеть превратится в соединяющий нас провод. И каждое касание – разряд в тебя и в меня.
И ты уже не рвешься в цепях и не стонешь, только тихонько вздрагиваешь от разрядов, прислушиваясь к себе.
И я стою, тяжело дыша, над этим исхлестанным мною и принадлежащим мне телом. Пленницы? Любимой? Все вместе?

И потом, когда плеть улетит в угол…

Может быть, услышав твои рыдания, я лихорадочно освобожу тебя от цепей и браслетов, и ты уткнешься в мои колени, поливая их горячими слезами и захлебываясь в рыданиях. И я буду гладить тебя по волосам и греть своим дыханием, а потом любоваться тобою, притихшей, отрешенной, вглядывающейся в себя.

Может быть, на исхлестанную кожу ляжет еще горячий воск, или охладят ее брызги ледяного шампанского и кусочки льда.

А может быть, я просто возьму тебя, собрав в кулак светлое золото волос, и буду пробивать жесткими ударами, слушая рваный ритм захлебывающегося дыхания, переходящий в синкопы стонов и в протяжный крик, чувствуя, как ты бьешься в моих объятиях, любуясь огоньками в огромных зрачках. И услышу твое требовательное – Еще. И мы будем еще и еще, сплетаясь и перекатываясь.

Кожа на твоем заду измята, в буграх, покрыта сеткой алых полосок.
Это же так красиво – говоришь ты, улыбаясь – Будет напоминать о тебе.
Написано 2013-06-06 15:12:54

________________________________________
Первая сессия

Первая сессия. Без подготовки, без ничего. Потому, что по тебе не существует учебников и никто не читает лекции. Первый взгляд, первые касания.
И счастливый билет не вытащить, он уже был, когда мы заметили друг друга, когда звучали первые слова, когда я предложил встретиться и ты согласилась.
Эту сессию нельзя провалить, пересдавать будет некому. И приказ об отчислении нигде не оспоришь.
Практики? Это просто, это я умею. Но заваливаю эти зачеты полностью. Тороплюсь, ничего не довожу до конца. И огромный минус виден в твоих глазах.
Убрать этот минус, плетью, пощечинами, словами, касаниями губ, жесткими руками на лице и груди. Пусть он вытечет слезами, выдохнется со стоном.
Ты рыдаешь. Но это не слезы горечи и разочарования. Это слезы сбывшихся фантазий, слезы нашего совпадения, слезы ожиданий и открывшейся дороги за опасным поворотом.
И я целую тебя в эти слезы, в потекшую тушь, в сияющие глаза.
Плачь, птица. Ты уже летишь на мою ладонь, этот экзамен я сдал.
Сдам и следующий. Когда цепь станет тереть тонкую шею, и ты будешь биться и стонать под моими руками и губами. Когда растечешься ручьем, стесняясь моей и своей раскрытости, обнаженности тел и желаний.
И самый сложный, когда глаза в глаза, губы в губы, слова в слова. Когда уже не помогут никакие предметы и практики. Когда надо сплестись желаниями, мыслями, мечтами, все понять и почувствовать. Когда где-то в глубине начинают щелкать замки и звенеть цепи, связывая двоих в одно, когда светятся глаза, и ложится в них дорога через ночь.
В твоих глазах, грустных и тоскующих при расставании, читаю я свои оценки за эту сессию. Пусть не отлично, главное, ты еще прилетишь ко мне.

Но я сдаю сессию не один. И ты сдаешь ее вместе со мной. Ты отважно стоишь с руками за головой, не боясь ни меня, ни себя, пятерка тебе за смелость. В твоих глазах страх. Ты тоже боишься провалить первую сессию. И меня и себя ты тоже боишься. Пятерка тебе и за страх. За готовность гнуться и подчиняться, за отчаянную самоотдачу, за стыд и бесстыдство, за руки, обнимающие мои колени.

Еще не знают друг друга тела, тычутся неуклюже, еще не встретились по настоящему руки. Еще не бьет током при каждом касании, неизвестны еще точки высшего напряжения. Еще не найдено, то, только наше с тобой, чего никогда не было. И ты ищешь меня в тумане, так же, как и я тебе. И за этот поиск я прощаю тебе все неточности и промахи. Еще и оттого, что кожей чувствую, как напряженно ты вслушиваешься в меня. Мы вслушиваемся друг в друга, иногда забывая даже о себе. Это пока наша общая ошибка. Но ты тоже сдала эту сессию. И мы научимся друг другу и исправим все ошибки. Это очень увлекательно - учиться друг другу. И я открою в тебе такие уголки, о которых ты и сама, может, не знала. И ты нажмешь во мне запыленные кнопки, никем еще не найденные.
И никогда не закончится эта учеба. В тебе и во мне далеки горизонты, и пространства не выучить до конца. Мы будем идти по ним вместе, отдыхая у светлых прозрачных рек и продираясь сквозь черные кустарники, срываясь в пропасти и пролетая сквозь радуги.

Валяется на полу плеть, цепи поблескивают в уголке, кожа и металл. Теплая кожа рук и теплый металл в голосе. Неполные сутки, первая сессия. Мы сдали ее.
Пройдет время, птица, и ты снова прилетишь ко мне, наполнишь хлопаньем крыльев. И будет следующая. И еще одна. И еще. И ничего не кончится.
Написано 2013-04-10 15:14:42

________________________________________
Втроем

Трое.
Свет и темнота густы и искрятся, как перед грозой. Она в слепящей наготе, на коленях с цепью на шее, целует твои ноги. Я знаю, она сейчас ненавидит тебя, но выполняет приказ. Я знаю, ты сейчас ненавидишь ее, за то, что она выполняет мои приказы.
Ты жесткая, злая, светловолосая, мы вместе уже годы. Она жесткая, злая, темная, тоненькая. Ее счастье – растворяться в чужих желаниях.
Она уже стояла перед нами, зажав в зубах подол платья, а ты неторопливо обнажала ее, комментируя линии тела и предлагая все новые способы изучения и испытания нашей игрушки.

Чувства рвутся с цепи и сплетаются в немыслимых сочетаниях. Злая нежность? Восторженная боль? Лютая жалость? Светлая ненависть?

Опрокидываю ее на себя, зажимаю кольцом рук, прижимаю к себе. Сильно, еще сильнее. Глаза в глаза. Из глаз огромные слезы. Ты хлещешь ее по ягодицам. Сильно, без жалости. Плеть сменяют прутья, потом стек. У тебя злое лицо, по нему течет злая радость. Ты не порешь ее, ты ее бьешь, за то, что она в кольце моих рук. Но ты бьешь не ее, ты бьешь нас, или, может, меня. Ее тело вздрагивает от каждого удара, и я чувствую эти вздрагивания. И все усиливающуюся вибрацию, в промежутках между ударами, она тоже выливает в меня. Она не пытается освободиться, или метаться, она только все сильней вжимается в меня, слезы стекают по ее лицу и текут на мою кожу.
- Терпи – шепчу я ей и целую в слезы – Ты должна терпеть.
Она ненавидит тебя. Я тоже сейчас тебя ненавижу. Мне хочется вскочить, вырвать у тебя стек и тяжело ударить по лицу. Но это иллюзия – жалость ненависть… В этой игре все не так, как кажется. И лезут отовсюду двойные, тройные, десятерные чувства.

Ты прижала ее голову к себе, ее черные волосы ползут по твоим молочным ногам. Я не вижу, но знаю, что делают ее губы и язык. И беру ее грубо, разрывая и тараня жесткими толчками, любуясь красными и голубыми узорами на ее заду. Тебе тоже не видны детали.
- Куда ты ее ебешь?
Ее? Нет, тебя. Хочу чтобы ты почувствовала мое тело в ее языке, его желание и упругость. И ты чувствуешь, закидываешь голову, сжимаешь пальцы на ее волосах. И, кажется, зеленоватые огоньки бегут по ее телу, соединяя нас с тобой. Мы смыкаемся в цепь высокого напряжения. И приходит разряд. Сначала к тебе, потом перескакивает на меня. И, ужаленная нашими разрядами, она вырывается, взлетает, как гейзер, падает, колотится, обнимая и целуя тебя.
Потом вы будете лежать, нежно ласкать и тихо ненавидеть друг друга. А я буду смотреть на вас и завидовать. Прекрасно любить любя. Еще прекраснее любить ненавидя.. И я ласкаю ваши тела, ловлю собой ваши губы. Снова побегут зеленоватые огоньки, снова свяжется цепь, запоет плеть, зазвенят цепи, защелкают карабины, смешаются светлые и черные.
Две прекрасных, злобных, смертельно ядовитых змеи, нежатся сейчас под моими руками. Я это точно знаю, на мне уже не один след от их зубов. И я еще не раз узнаю их зубы и яд, может прямо сейчас, через минуту.
Что ж. Каждому положена своя порция боли.
Написано 2013-03-04 20:03:48

________________________________________
Игра в слова

Игра в слова? Это слова играют нами. И трижды всеми обруганное НКСС заводит кого-то до дрожи. Сейчас этот лепет едва научившегося говорить вызывает у нас, кончивших уже начальную школу, самодовольное презрение, но ведь, вспомни, когда-то и нас заводила эта формула. Заводила, чего уж там.
Слова, фразы – кнопки, включающие программы. Щелчок и заработало. Или не заработало, надо что-то подправить, использовать чуть иной набор. Опять не заработало? Да выключи ты это радио у себя в голове. Не нужно оно сейчас. Молодец, и телевизор тоже выключи, ты ведь уже много раз видела этот свой мультик. А все, что нужно, я скажу и покажу тебе сам. Боишься, что то, что я покажу, будет хуже? А как ты узнаешь, лучше будет или хуже? Спросишь? У кого? У какой именно себя? Нет, у этой злобной тетки спрашивать бесполезно. Ничего, кроме ругани ты от нее не услышишь,
Спроси лучше у той светлой девочки, которая сейчас испуганно забилась в уголок твоей души. Это ведь она привела тебя ко мне, Это у нее память десяти веков и блики огня на коже. Она скажет тебе правду. Ее правду.

Я выдумываю для тебя все новые и новые фразы и заставляю их повторять. Если ты повторяешь спокойно, можно про них забыть. А вот когда ты лепечешь полушепотом, заливаясь розовым, надо заставить тебя смотреть мне в глаза и повторять громко и отчетливо. И тогда вдруг станет понятно совершенно непонятное до этого и возможным совершенно невозможное.
Ты говоришь, что сегодня никто не верит словам. Ну и пусть. И не верь. Мы притворимся, что верим, сделаем вид, что верим. Это такая магия, наука заклинаний себя. А, если одновременно с поцелуем в уголок губ грубая и жесткая фраза? Чему ты поверишь, и чему нет? И откуда ты узнаешь чему и как не верить? Не включилось? А если так?
Я учу тебя включать и выключать себя словами, прикосновениями, образами. Научишься – и мы улетим. Не могу же я улетать один, оставляя тебя на земле.
Написано 2013-02-28 21:18:24

________________________________________
Путь в страх

Я увожу тебя в страх. Как мягкого черного кролика, взяв за дрожащие ушки.
Темнота маски и тяжесть цепи на шее. Я хочу, чтоб твое тело стало ватным, чтоб гнулось и падало от легкого касания. Внимательно разглядываю тебя, лежащую передо мной, и почти слышу, как тонкой струйкой течет в кровь тихий еще страх.

Металлический звук цепи, схватившей запястья, руки жестко растянуты.

Щелчок раскрывшегося у уха ножа ты уже слышала и видела, как поблескивает лезвие у глаз, чувствовала хищную прохладу металла на теле. С тихим треском расползается белье и все больше дыр, все больше открытого тела, на котором острием можно рисовать вспыхивающие и тут же гаснущие узоры. И каждый новый узор дарит тебе новую порцию страха. Нежное острие в сосок, нежное лезвие по соску, металл на губах и тяжесть руки на лице. Трусики мало что скрывают, но все же дают слабое ощущение закрытости. С ними можно разделаться парой взмахов и они уже висят трогательными обрывками. Руки жесткие, холодные, почти равнодушные – еще одна жертва, еще одна добыча – пальцы сильно сжимают сосок, выкручивают губу.

Взмах плети – нет никаких касаний, это потом. Пока только свист. Еще один взмах, чтоб тело почувствовало толчок воздуха и сжалось непроизвольно. Ты уже готова к роли жертвы?
Другой нож, побольше, положить тебе под грудь, чтоб его лезвие ты все время чувствовала под собой (вообще-то он совершенно тупой, порезаться им даже нарочно не удастся, но ты ведь этого не знаешь, а лезвие все равно давит и пугает). Резиновую перчатку на руку, два пальца в тебя, поглубже (нет, фиста сегодня не будет, но резина на руке может дать ощущение безэмоциональности касания, а безэмоциональные интимные касания могут здорово сбивать установки).

Однако можно и перестараться. Так ты еще, чего доброго, стоп-слово заорешь (хотя, похоже, ты его уже забыла, прямо вижу под маской твои огромные зрачки). Страх уже почти льется из тебя, светится черными огоньками на коже и можно переходить к другим играм. Сегодня получилось удачно, в следующий раз придется как-то иначе, ведь точное повторение уже не даст ничего.

И вспоминается, сколько времени прошло, пока ты научилась не бояться моих действий, пока поняла, что тебе можно не ждать от меня плохого (в сессии, в жизни же бывает по разному, но это жизнь, она сложнее).
Твой страх, возникающий, когда мы остаемся вдвоем, когда между нами зажигаются черные и красные радуги, когда звякает металл и кожа липнет к коже, это твоя игровая одежда. Но ее можно надеть только тогда, когда сброшены одежды обыденного страха, сомнений, лжи.
Пытаться же напялить Тему поверх жизненных лохмотьев…. Увы, безнадежно.
Написано 2013-02-27 14:25:15

________________________________________
Вчера вечером мы долго разговаривали по телефону, и ты вдруг предложила встретиться сегодня без табу. У тебя бывают иногда желания, на которые я не знаю даже как ответить сразу. Не пробовал никогда и побаиваюсь, но тебе ведь в таком не признаешься.

И я попросил прийти в белых чулках, хотя в чулках я тебе обычно приходить запрещаю, не люблю эту деталь, и принес красные розы. Мы уже делали так, но тогда я очень тщательно удалил все шипы. А, если без табу, пусть шипы остаются. Одно из главных табу у тебя проколы кожи. Да и меня они никогда не привлекали. Но розы на нежной коже, это из сказки, а если еще и с шипами…

И, когда ты, уже растянутая цепями и в маске, почувствовала стебли роз под чулками и поняла, что шипы не удалены, у тебя мелькнул страх в глазах. Я не мог увидеть его, я его ощутил. Мелькнул и пропал, ты сильный и смелый человек. И, когда шипы прокололи твою кожу, на белых чулках зажглись красные пятна, ты только вздрогнула, всхлипнула чуть и напряглась всем телом. И я поцеловал кожу над краями чулок, успокаивая, и поправил розы так, чтоб они прикрыли твой раскрытый цветок. Провел стеком по груди, увидел твою дрожь и понял, что сделал большую глупость. Потому, что цепи не веревки, их не перережешь, а расстегивать все карабины долго. И снимать со щиколоток широкие кожаные браслеты тоже долго. А взять тебя нужно сейчас, немедленно.

И тогда, благо нож всегда под рукой, я начал резать браслеты, как ни было их жаль. Ты любишь, когда я режу и рву на тебе белье, любишь прикосновение лезвия к коже и треск разрезаемой ткани, и на такую игру молча согласилась отвлечься. И лезвие вошло под браслеты, они неожиданно легко поддались, отпуская твои ноги, и снова был тихий всхлип, дрожь и благодарный взгляд, угаданный под маской. Я попытался войти в тебя прямо через розы, не смог сразу, нажал и вошел, обрывая лепестки и заталкивая их в тебя. И твои губы то кривились от боли, то улыбка радости была на них. И я входил и выходил, весь в прилипших лепестках и лепестки роз покрыли твой цветок, так, что было иногда непонятно, где лепестки, а где твое тело. Шипы кололи нежную внутреннюю сторону бедер, тебе было больно, и я подхватил твои ноги и прижал их к своим, чтоб шипы прокололи и мою кожу и чтоб моя кровь слилась с твоей.

И больше в этот вечер ничего не было. Только лепестки, разбросанные вокруг.
Написано 2013-02-27 08:45:29

________________________________________
А иногда и так.

Ты любишь грубо, жестко и унизительно….
Слезы из глаз, потекшая тушь, спазмы…
-Глубже, еще глубже, я научу тебя, кусок мяса, принимать в горло. Отдышалась? Рот шире, голову запрокинула.
-Теперь в позу, быстрее, …..ная улитка, быстрее, …да неуклюжая. Почему опять узко, расширитель зачем был дан? (Дилдо с вибратором в анус, резко, с болью.) -Не стонать, чтоб и звука не было.
Гель на руку, пальцы в щепоть, резко, но осторожно.
-Живо расслабилась - захлебнувшийся вздох. -Я сказал не стонать.
Кисть уже в пульсирующей глубине, в ответ пульсация в противофазе. Пальцы чуть-чуть на миллиметры. Так? Или так? Где острее? Вот, понятно.
Вторую руку с сильным шлепком, чтоб остался четкий отпечаток, на ягодицу, большим пальцем чуть покачать вибратор. Нет, это лишнее. Лучше просто сжать посильнее. Учащается дыхание, и стоны уже не сдерживаются. Кисть сжимает так, что, кажется, и не вынуть.
-Кричи, кусок мяса, ори громче, еще громче. Ори, я сказал (бедные мои соседи).
Рука выходит с хлюпаньем.
-Как посмела кончить первой? (Дождешься ты от меня, как же. Может, только в самом конце).
Руку в соке вытереть о лицо – запах, тактильные ощущения. Входить сейчас бессмысленно – там такое болото. Попробуем. Нет, бессмысленно.
Второй вибратор в вагину, режим помощнее, скотчем закрепить. Как же ты проголодалась, бедная, ведь двух минут не прошло.
-Что, ты опять? Ну, пеняй на себя, кусок мяса. (Посылать ее сейчас за плетью – не настолько я садист, сам схожу).

Черные змейки многохвостки липнут к ягодицам, словно прорастают в них, жалят. Сильнее. Нащупать ритм, чтоб совпал с биением ее желаний. Вот, вроде попал.

Ты утыкаешься мне в плечо, прижимаешься лбом, поднимаешь измученные, заплаканные и счастливые глаза.

И когда однажды, залитый жалостью и нежностью к тебе, я не захотел игры в орангутанга, когда бережно, кончиками пальцев, сдувая со щеки завитки волос, когда пианиссимо и крещендо до форте-фортиссимо и снова диминуэндо. Когда ласки уже не рукой, а только теплом руки, почти не касаясь… Когда прорастал в тебя, сливаясь и переливая все тепло и желание, все ночные огни и утренние дороги….

- Прости меня, не надо так больше. Мне было очень хорошо, но… Я не хочу к тебе привязываться.

Что ж. Значит, нам не засыпать, сплетаясь во сне, и не будить мне тебя легкими поцелуями и запахом кофе. Значит что-то одно.
Но иногда так от этого грустно и горько.

Что ж.
-Встала, руки за голову. Пощечина, вторая, третья…
На колени, сука, …..
Написано 2013-02-25 18:08:35


________________________________________
И так тоже

Городской сквер, весенний, черный еще. Мамы с колясками, бабушки на лавочках. И мы с тобой, как будто незнакомы, медленно бредем по аллее.
Можно оставить эти молчаливые силуэты, пусть бредут себе дальше, не привлекая ничьего внимания.
И я догоняю тебя, обхватываю за шею и тащу к ближайшему дереву на газоне. У тебя удобная сумка, ремешок крепится карабинами. Он легко отстегивается и так же легко схватывает петлей руки и притягивает их к дереву. Плащ закидывается на голову, джинсы сдернуты вместе с колготками и обнаженные ягодицы уже светятся, как два фонарика в весеннем сквере. Но никто не увидит этого лунного свечения, только два силуэта прикроют глаза, чтобы всмотреться в себя.
Шлепает хлестко ремень, свистнет тут же срезанная лоза, но никто не услышит этих звуков, только два силуэта замрут и вслушаются в себя.
И с деревьев вблизи взлетят птицы.

А в полупустом ресторане я смахиваю приборы со столика, прижимаю тебя к нему грудью, ищу тело под одеждой. Рука захватывает волосы, тихий стон. Но столик даже не качнется и не звякнут бокалы на нем.
За соседним столиком юная пара. Девушка смотрит заворожено – широко раскрыты глаза – оглядывается испуганно. Но спокойно снуют официанты, и дремлет бармен за стойкой. Она переводит взгляд и долго всматривается в нас, сидящих недалеко от нее над нетронутыми бокалами с коньяком. У нее длинные волосы. Когда-нибудь их так же захватит чья-то рука, она умеет видеть и чувствовать.

А позже, непонятно уже наяву или во сне, вывожу тебя обнаженную, с завязанными глазами, глухой ночью в уснувший подъезд, приковываю наручниками к перилам и уезжаю на первый этаж. Чтобы подниматься потом пешком, отсчитывая со стуком шаги, и знать, как замирает у тебя сердце при этих звуках, вслушиваться в ночные стуки и шорохи, вглядываться в контуры снов и яви. И подойти потом к тебе, тяжело дыша, грубо обнять, сжать грудь и почувствовать твой почти уже обморок от узнавания рук и запаха. А, если внизу хлопнет дверь подъезда и загудит лифт, долго искать ключ от браслетов, и унести тебя домой, когда гудение лифта уже совсем близко.

Потом, уже лежа в горячей и безопасной воде, ты долго еще будешь вздрагивать от каждого прикосновения и звука, путать воображаемое и реальное и всматриваться в млечные силуэты нового, огромного и незнакомого мира.
Написано 2013-02-25 18:06:45


________________________________________
Как-то так.

Что-то промелькнуло, ударил чуть слышный гонг, и мы отпускаем своих зверей. И твой поползет на брюхе, подставит горло под клыки, а мой начнет грызть и мучить послушное тело. Тяжелая лапа на груди, ноздри втягивают запах покорности и желания, желтые огоньки жестокости в глазах.

Замелькают и смешаются плети, цепи, наручники, иглы, розовые полоски на коже, всхлипы и стоны, ласки плети и поцелуи ножа, рычание и поскуливание, два дыхания в одно, два стремления все взять и все отдать в одно.

Два человека с остановившимися глазами, заворожены происходящим, туман во взглядах, восторг, в крови хлещет желание и благодарность. Два ангела-хранителя, чуть отвернувшись – о своем, об ангельском.
Что ты каркаешь, глупая ворона – бэдээрррр, бэдээрррр…. Звери тебя не услышат, люди не поймут, ангелам не нужно твое карканье. Лети, каркай "общественному мнению". Ему тоже плевать, камнем все равно получишь, но, может, тебе так спокойнее.

У нас свое БДР – безрассудство, доверие, риск. Мы отпускаем своих зверей поиграть в их звериные игры. Зверь без человека – зверь, человек без зверя – манная каша. Люди, укротившие своих зверей, под взглядами ангелов-хранителей, могут позволить себе рисковать.

Риск не в крови и боли, это пустяки. Риск там, где наши звери, равнодушно обнюхав друг друга, спокойно улягутся в разных углах. И тогда все станет бессмысленно и все игрушки и игры окажутся детскими пустышками. Риск там, где наши звери окажутся обычными шакалами, это очень страшно, когда видишь, как твой зверь превращается в шакала. И еще страшнее, когда свой. Риск там, где чей-то зверь завоет от вдруг свалившейся пустоты, и не так-то просто бывает его успокоить.
Но, видишь, у моего уже поднялась шерсть на загривке, а твой уже прижался к полу и пополз. И сейчас все начнется.

Два человека пьют кофе, на столе кофейные чашки и коньяк. Сытые волки лежат под столом. Волк благодарно уткнулся мордой в загривок волчицы и вылизывает ей шерсть.