bdsmion

Присказка:
В некотором царстве, в тридевятом государстве с самого утра назревал скандал международного значения:
- Варенька!
- Папенька!
- Варенька! - Царь Фёдор Михайлович был уже немолод, сед и по-стариковски слаб. И перекричать свою дочь Варвару свет Фёдоровну не имел никаких шансов. - Ну, Варенька, люди же издалека ехали. Устали с дороги. Давай примем, послушаем, откушать пригласим, да и распрощаемся.
- Я сказала: никаких сватов!
Во времена, когда ещё царица Марья Потаповна ходила брюхата Варенькой, мечтал Фёдор Михайлович, что родится у него сын - богатырь. Что станет он полководцем славным, будет ходить с дружиной, битвы вести, победу приносящие. Мечтал неосторожно, и часть этих его мечтаний осуществилась самым неожиданным образом. Варвара Фёдоровна уродилась девицей статной, высокой, характером царским, словцом крепким. В 5 лет, как осталась без матушки, изволила не интересоваться ни вышиванием, ни макраме, а только гонять по царскому двору с мальчишками с деревянным мечом. Меч со временем сменился на настоящий, а мальчишки на царскую дружину. Сыновей Фёдору Михайловичу Бог не дал, а враги тем временем не дремали, вот и пришлось Вареньке сначала набеги отбивать, а потом уж дань за причиненный ущерб с соседей требовать.
Соседи прозвали Вареньку девицей-богатыркой, но границы царства теперь обходили стороной, страшились. Одно плохо: шёл Варваре Фёдоровне двадцать седьмой год, а женихи к ней не особо торопились, побаивались богатырки. Неприветлива она с ними была: то предложит на мечах сразиться, то просто в глаз даст.
Но сегодня Фёдор Михайлович был особенно настойчив. Сила Григорьевич, царь тридесятого царства, прислал со сватами письмо лично Фёдор Михайловичу:
'Одарил нас бог с тобой одинаково диковинными детьми, царь Фёдор. Дочь твоя Варвара, по моему разумению, лучшая пара моему наследному сыну Мстиславушке. Прими сватов, царь Фёдор, да приглашай меня с сыном в гости. Авось понравятся друг другу дети наши. Будет нам в старости покой да опора.'
В то, что царевич Мстислав Силович, какой бы он там ни был, может приглянуться Варваре Фёдоровне в женихи, Фёдор Михайлович не верил. Но сама идея объединить земли с тридесятым царством, получить луга заливные, лес дремучий да круглое озеро очень уж будоражила его по-царски практичный ум.
- Варенька, ну хоть портретик взгляни. Люди ж ехали. Что же они вернутся, даже портретик не представив?
Варвара Фёдоровна упёрла крепкие руки в бока крутые и вздохнула:
- Пять минут даю. Показали портретик и вон со двора.
Папеньку она любила, берегла сердце его стариковское.

- Это что? - На портрете, привезённом сватами, юноша был юн, худ и силушкой богатырской явно обделен.
- Это царевич Мстислав Силович. Старший и единственный сын царя Силы Григорьевича.
Варенька поморщилась:
- А годков ему сколько?
- Девятнадцать, матушка. Царь Сила Григорьевич хворать стал, торопится найти жену наследнику.
Сваты поглядывали на Вареньку с всё большим страхом. А она неспешно подошла к портрету и даже наклонилась, разглядывая:
- И, как я понимаю, художник придворный изо всех сил старался изобразить царевича величественным и сильным? Что ж была за натура, если получилось ЭТО?! Я хочу на это посмотреть.
Царь Фёдор чуть не сел на месте от счастья неожиданного:
- Так давай, Варенька, ответим сватам, что пусть приезжает жених с батюшкой своим.
- Нет, - Варенька отмахнулась, - У меня дел полно. К хазарам за данью ехать надо. А эти приедут, потом не выгонишь. Нет, лучше я сама к ним по дороге загляну. Да, загляну, а потом сразу к хазарам.

Варенька:
Как светились глаза папеньки, когда я этот портрет разглядывала! Мне аж совестно стало. Стар он уже совсем, внуков хочет. А где ж их внуков взять, если все женихи вокруг рохля?
Но с другой стороны, что убудет с меня уважить папеньку, заехать посмотреть на это чудо-юдо в бантиках? Да и, как-никак, дипломатические отношения с тридесятым царством тоже вещь важная.
- Степан! Степан, вели дружине в поход готовиться. С рассветом выступаем. Да, и Захарку мне пришли, выспаться очень нужно.
Захарка был парень видный, удалый да покладистый - то, что нужно для спальничего. Чтобы и сон был сладок, и без забот лишних.

Мстислав:
Солнышко светит, птички поют... Лето! Хорошо-то как!
С крыши сарая такая красотища кругом! Лес наш густой видно, и поля широкие. А еще видно, как матушка по двору куда-то спешит. Может, меня ищет? Надо залечь понадежнее, найдет ведь если - опять начнется песенка грустная: "Мстиславушка, чадушко мое, так внучков хочется на старости лет понянчить, женился бы ты, Мстиславушка...". И батюшка тоже в ту же дудочку играет: "Женится тебе надобно, Мстислав Силович! Я в твои годы...". Не желаю я жениться в его годы! И учиться уже не хочу, выучился весь.
На девок красных глаза б мои и не глядели вовсе! Соберутся в кружок, и давай хихикать да глазки мне строить - ждут, чтобы я к ним первым подошел. А оно мне надо, первым к ним подходить? Потом ведь будут на меня смотреть и продолжать хихикать, а я, значит, должен с ними первым же заговорить, шутку смешную сказать, красоту их девичью похвалить, по заду легонечко, игриво хлопнуть... Кто бы меня самого по заду игриво хлопнул!
А если с крыши прямо вниз смотреть, то кузню видно и кузнеца нашего, Гришку. Вот уж кто бы хлопнул, так хлопнул, сразу бы все внутри разгорячилось.
Красивый у нас парень Гришка! Сильный, высокий, кудри золотые, глаза голубые, бородка мягкая. А плечи какие!
Махнет молотом, и сразу все мышцы и на спине, и на руках заиграют. Красота! Жаль, отсюда только спину его и видно. Пресс у него такой, что, наверное, даже батюшкиной палицей не пробить. Когда замах топором делает и руки вверх поднимает, то все кубики сосчитать можно! А на руках и бицепсы видно, и трицепсы. Вот бы он меня этими сильными руками обнял и унес куда-нибудь... Эх! Или ладно уж, сам дойду, только бы прижал к себе покрепче и пальцы свои на плечо мое положил. Глаза только закрою, и сразу представляю, что он этими пальцами длинными и руками сильными со мной проделать может. Жаль, только представить и могу. Как навоображать себе всякого, с этим у меня забот никогда не было, а вот опыта у меня мало. А если уж взаправду, то и нет у меня никакого опыта, в батюшкины-то годы.
Каких только девок мне матушка в горницу не загоняла! А я их всех вниз по лесенке потом вежливо спускал, потому как они ж от меня зачин ожидали, а я желаю, чтобы меня сперва обихаживать начали, любви большой и чистой хочу.
Вот сижу я, к примеру, весь такой смущенный, а предо мной на коленях Гришка стоит, и руками своими по ногам меня наглаживает... Слова нежные шепчет... А потом рубашку бы мне расстегнул и пальчиками своими длинными по груди, по ребрышкам. Чтоб все косточки пересчитал, а я бы жмурился, как наш кот Васька, когда полный марафет наводит и между ног себе все нализывает.
А потом взял бы он меня, перевернул лицом в траву, и ...
Тут воображение мое богатое и замирало в неизвестности: куда дальше двигаться? Вот ровно на этом месте, когда Гришка, шепча мне в ухо нежные слова, переворачивал меня к небу задом, к траве передом, сердце начинало предвкушающе ухать, тело просто ощущать на себе ласку сильных рук кузнеца нашего раскрасивого, и... А что потом делают-то? Или сразу в это самое отверстие вставляют? Так ведь больно же должно быть! А у Гришки это дело большое, точно больно будет! Так что, пока все мои мечты разбивались об неопытность мою юношескую. Книжечку бы какую на эту тему прочесть, ознакомиться, так сказать, теоретически, чтобы потом уже познаниями своими и на практике блеснуть. Хотя Гришка, он по девкам интересуется. Про то, что у него бородка мягкая, я в их хихиканьи круговом подслушал. Поэтому не видать мне Гришки у своих ног, хоть плачь.

Вчера вечером батюшка с матушкой такие довольные и загадочные ходили, задумали небось опять что-то. Невесту мне очередную нашли, не иначе, вот и радуются. Только забава эта уж второй год как по одним и тем же правилам разыгрывается. Сначала родители мои перемигиваются друг с другом довольные, сватов собирают, портретик мой, знатно приукрашенный, с собой им вручают, даров каких-нибудь хахаряшнообразных, но пристойных, невестушке моей возможной и мамочке ее, если таковая в наличии имеется. А потом сваты возвращаются, носом землю с печали царапая. C грехом пополам, довести дело до приглашения меня и батюшки в гости можно будет, только если с Гришки фигуру писать, а личико распрекрасное мое врисовывать. Да и то, прогонят ведь взашей, как только меня настоящего увидят. Я ж с невестой конкуренцию по нежности кожи и холености ручек составить смогу. Даже мозольки от перышек самописных аккуратно мазькой специальной свожу ежевечерне и пяточки в отваре специальном перед сном отмачиваю, чтобы мягонькие были. Для кого вот только красота моя вся? Гришенька на меня и не смотрит, поганец!

Ох, что-то на птичьем дворе суматоха началась какая-то: девки бегают, гусей ловят. Не к добру это! Третьего гуся в дом понесли.
А вот и маменька снова из двери выскочила, нарядный кокошник поправляя. Какая такая беда опять на голову мою буйную? Придется слезать, пока сами не нашли. Или Гришу дождаться, чтобы он меня на руках спустил? Притвориться, что боюсь страшно? И он тогда на руках меня прямо в дом внесет. Мечта несбыточная! Вот только девки засмеют потом. Придется самому с крыши слезать.

Варенька:
До тридесятого царства доскакали к обедне. Что тянуть-то! Уже когда город виден был, притормозили в лесочке. Прихорошиться надобно, да и сватам отдышаться дать, а то скажут потом, мол, уморила несчастных дорогой скорой.
Меня умыли, косу переплели, да поверх всего в платье обрядили. Вожу с собой одно такое: парча синяя, вышито ниткой золотой, а спереди умно так разрезано, что и на лошадь запрыгнуть сподручно, и меч, если что, достать. Специально для официальных церемоний: щит там кому на ворота прибить или послов с письмом о капитуляции принять.
Вообще я платья не люблю, бесполезная одёжа: ни тепла, ни проку. Но этикет - вещь сурьёзная. Да и батюшке совестно будет, если я явлюсь тут, такая резвая, в мужское платье обряженная. А так, можно сказать, красотка. Вон и Захарка любуется, а я его вкусу верю, он мне когда-то самого красивого коня пригнал от половцев, и как только усмотрел.
Ну вот, сейчас заедем, поклонимся, заверим Силу Григорьевича в нерушимой дружбе народов, посмотрим на чудо-юдо с бантиком и к вечеру уже у хазар будем. Вот там и разгуляемся!

Мстислав:
И зачем?! Ну зачем я не спрятался на чердаке или в подполе?! За что такое наказание на голову мою? Невеста к нам сама едет! Матушка в панике по дому мелькает, девок совсем загоняла, батюшка не знает, чем себя занять, с лицом потерянным сидит.
И тут матушка меня разглядела, как следует, и издала боевой клич:
- Дитятко-то совсем к приезду невесты не готово! Чумазое какое, и одежда вся измазюканная, как у дворового мальчишки последнего!
И как они принялись меня толпой отмывать-наряжать-причесывать! Вот я про крышу свою уютную и истосковался весь. Нет, наряжаться я люблю, но чтобы обстоятельно, без паники, спокойно. Часа два рубашку повыбирать, потом штаны, потом камзол с жилетом, потом и обувь с прочими аксессуарами разными. А уж прическу...! Прическу за десять минут из моих кудрей приличную сделать - это же надругательство просто над понятием прекрасного! А главное, зря это все, напрасно суета эта - приедет невеста, глянет на меня и уедет. Да и вообще, интересно мне, девица эта, с шумом ожидаемая, одна одинешенька к нам приедет? Это что же за невеста такая самостоятельная? Прямо любопытство грызть меня начало поедом, но я на приведение моего внешнего облика в завлекательное для гостей состояние отвлекся.

А приодели меня знатно: чулки белые, бриджи шелковые, сверху рубашку до колен, в талии стянутую так, что дыхнуть невозможно, а рукава у нее вниз спадают, конусообразно, взмахнешь - и сразу в супницу или в салат попадешь. Зато красиво! Ботинки с острыми носиками вверх, ходить невозможно, но опять же красота какая! Локоны мои подвили, челку короткую на лоб старательно начесали. А на шею пышный бант, чтобы оттенить цвет лица моего бледного, специально отдушками и отварами с утра, днем и вечером натираемого, чтобы загар к коже не приставал. Потому что в одной из книжек библиотечных было написано, будто лучи солнца яркие вредны для здоровья.

Варенька:
Столица тридесятого королевства мне приглянулась. Терема стоят все расписные, ратники крепкие, мастеровые весёлые. Из дома булочника вкусно хлебом пахнет, в кузне молот стучит. Мальчишки-конюхи проворные да смекалистые, к лошадям подход знают. Красота, а не город!
Только на короткий визит царь Сила Григорьевич явно настроен не был. Пир закатил, что столы от явств ломятся, деликатесы всякие. Дружина моя налетела на угощения, как будто неделю на голодном пайке была. Ох, поскудники, как же я потом с ними пьяными хазар громить буду?
А Сила Григорьевич, охальник эдакий, всё винца мне подливает, да про свои земли хвастает. Лисицы, говорит, в лесу дремучем у него водятся, мехом чёрные. Таких до самого моря ни у кого больше нет. А в круглом озере, говорит, рыбы видимо-невидимо, да вся крупная, да какая сытная. А народец, говорит, мастеровой какой работящий, да какие чудеса выделывает. И всё в том же духе - заманивает.
Тут и царица появилась с царевичем. На портретике-то он покрупнее смотрелся. А тут сижу, смотрю на это чудо, гадаю, как он на таких ножках тоненьких, да в таких лапоточках чудных на ветру не падает? Это молодец, вообще? А то стоит такое глазастенькое, ресничками хлопает, бантик на рукавчике треплет. Весь такой беленький, гладенький. Кудряшечки, как у куколки, одна к одной. Губки розовые. Я даже засомневалась, что этот царевич из плоти сделан, подошла и пальцем его потыкала. Нет, живой, ругается.

Мстислав:
Матушка меня, от греха подальше, сперва от невестиных глаз спрятала, пока та с батюшкой о делах государевых, для возбуждения этим у нее интересу к замужеству, разговаривать будет. Может, на богатства наши глазоньками разгорится, и мое видение прекрасное проморгает. Решит, что я бонус такой нечаянный ко всей этой радости несусветной. А мне страсть как хотелось хоть в щелочку на чудо это посмотреть, которое без папеньки и маменьки к нам само доехало и теперь с батюшкой моим вино за столом пьет. Голосочек-то у нее громкий! А рассуждает по-умному, я же только с виду немощь бледная, а учителей вокруг меня столько ходило, что впору самому академию открывать, такой я образованный получился.
И вот, батюшка знак подал явно, потому что матушка хвать меня за руку, и в залу пиршественную. А я глазами-то вдоль столов невесту свою всё ищу и ищу, а кругом мужики жующие, голодные видно. Небось, царство-государство у них бедное совсем, раз они дружину свою так голодом морят? И тут аж замер - неужто она?! Ох, ты ж... Мамочки! Нет, красивая девица, не отнимешь. Величественная такая, Гришуне как раз под стать. Хотя Гриша все же покрупнее будет. Но только... Матушка, батюшка, что я с этим богатырем с косами делать буду? Нет, неправильно я вопрос формулирую, ох неправильно! Что этот богатырь с косами со мной сделает? Воображение мое богатое заработало, затарахтело, поскакало вскачь диким коником... Пожалейте, не отдавайте! Гриша!!!
И тут она из-за стола встала и ко мне двинулась, стремительная такая вся. Платьице на ней покрою оригинального, а вот насчет цвета я призадумался: ультрамарин или индиго? Или синенькое, без примесей всяких? А узор ниточкой золотой вышит изысканный, не просто стежки-дорожки какие. Залюбовался я на узор, отвлекся. И тут она меня пальцем в живот как ткнет! Аж до позвоночника дотронулась, по-моему.
- Что же вы творите-то такое, гостья дорогая?! Я же живой человек, между прочим! Со мной нельзя таким беспардонным образом обращаться! У меня организация тела нежная и хрупкая, можно почленовредить что-нибудь нужное, и как мне потом, поломанному, жить дальше будет? Когда и целого-то вот никак с рук сбыть не удается?!
Матушка сразу раскашлялась демонстративно, чтобы мою неуважительную речь заглушить. А меня просто обида разобрала, вместе с легким таким беспокойством. А если она вдруг согласится меня за себя в мужья взять? Раз она меня пальчиком толкнула, и я зашатался, что же со мной будет, когда она меня рученькой своей тронет? А если вдруг под рученьку эту горячую попаду? Сразу погибну или с сотрясением залягу в уголочке красном, под образами?

Батюшка на меня зыркнул недобро. Понятное дело, он тут царевне про красоту лесов наших, небось, рекламную акцию проводил, а я весь такой, пальцем меня не потрогай. Вздохнул я горестно, себя жалеючи, ручку галантно даме предложил, до стола проводил. Сам с батюшкой рядом сел и так молчком весь пир и просидел. А потом ушел к себе в горницу, книгу читать сказочно-фантастичную, стресс нервический снимать. Царевна эта не сегодня, так завтра уедет, чего мне на нее любоваться?

Варенька:
Хазар пришлось отложить, дружина вся пьяная, весёлая. В таком угаре мы их только перебить всех можем, кто потом дань платить будет?
Сидим, значит, с мужиками во дворе, обсуждаем. Степан, голова хмельная, упёрся на своём и всё тут: 'Девица, говорит, царевич этот'
- Ну какая ж девица? Ну, какой прок Силе Григорьевичу обманывать-то? Он царь солидный, уважаемый. Сказал мoлодец, значит молодец.
Нет ведь, на своём стоит. Не бывает, говорит, чтобы молодец да весь такой из себя пригожий. Да и глаза, говорит, такие большие, да как небо голубые - какой же это молодец?
Короче, поспорили мы с ним ни на шутку. Степан вообще мужик упёртый, волевой. Недаром у меня сотником ходит.
А как тут, кто прав-то, выяснить? Каждый в свою сторону клонит.
Дружина моя подключилась. Предложили спустить с царевича портки и, так сказать, убедиться лично. А если подумать, вопрос-то непраздный, можно сказать, государственной важности. Вдруг, думаю, царь Сила Григорьевич политику какую задумал и нас тут в заблуждения заводит с умыслом хитрым. Надо разобраться.
Сказано - сделано.
Поспрашивали у дворовых, кого поймали, где царевич изволит почивать, вычислили окошечко. Залезаю, вхожу, значит.
Горница вся такая ладная, цветочками украшена. Я уж задумалась, не промахнулась ли окошечком, да не попали ли в горницу к царице. Нет, смотрю - на ложе величины необъятной сидит царевич с книжечкой, читает.

Мстислав:
Лежу я, читаю увлеченно, самый, можно сказать, напряженный момент всей сказочно-фантастической эпопеи предвидится. Поцелует принц бывшую красу ненаглядную, а ныне жабу зеленую, или нет? И тут в окошко мое царевна влезает!
- Добрый вечер, Варвара Фёдоровна, а что, в вашем царстве-государстве в дверь заходить не принято? - а у самого аж кровь забурлила, то ли от страху, то ли еще от чего. Красивая же она, как Гриша! И у меня в горнице, один на один, я и она. И нет больше никого. Даже как-то опасливо вдруг стало. Хотя чего мне бояться? Кругом люди добрые, закричу - услышат, на помощь прибегут. Но, на всякий случай, к стеночке поближе подполз и одеялом замотался.

Варенька:
Захожу, значит, в горницу. Царевич меня увидел, в одеяльце весь сразу укутался.
- Здравствуйте, Варвара Фёдоровна - говорит.
Стою, думаю с какой бы мне такой стороны разговор деликатный начать. Ну не скажешь же сразу, мол, 'снимай портки'. Да и вообще: он мне: 'Здравствуйте!', а я ему: 'Снимай портки'?
Призадумалась. Пока стою, царевича разглядываю. Какой он всё-таки чудной. Рубашечку с бантиком своим снял. Шейка тоненькая, беленькая, как у лебёдушки. Пальчики в одеялко вцепились тоненькие, каждый ноготочек беленький, аккуратненький. Мне аж за свои руки стыдно стало. Да я уж и на платье где-то репейника нацепляла. М-да.
Царевич тем временем глазёнками своими необъятными хлопает, ждёт, что я скажу. Да, надо что-нибудь сказать:
- Здравствуй, царевич Мстислав. Вот, зашла поговорить на предмет твоего сватовства. Обсудить, так сказать, детали.
Хорошо сказала: грамотно, вежливо. Теперь можно присесть и плавно подойти к нужному вопросу. Подвинула я слегка одеялко царевича и присела на край ложа.

Мстислав:
Интересно, а что это за детали такие со мной обсуждать надо? Про все, чем батюшка жену мою будущую осыпать готов, он, без сомнений всяких, сам с подробностями рассказал. Я-то ей зачем? А когда ко мне женщины в кровать садятся посторонние, тогда я вообще сильно беспокоиться начинаю. Покашлял я слегка, как будто горлышко прочистил, но все равно нервно немножко получилось:
- А какие, конкретно, детали вас, Варвара Фёдоровна, интересуют? Может, вы их с батюшкой моим обсудите, а то я пока до дел государственных не дорос еще.
А она мне:
- Да нет, царевич, тут детали не государственные, а, так сказать, интимного плана.
Так сердечко внутри и затрепыхалось птичкой маленькой, а потом раз! - и замерло.
- Это о каких-таких деталях вы, Варвара Фёдоровна, спрашиваете?
- Ну, как же, царевич Мстислав. Сватовство, оно ведь в первую очередь дело не государственное, а, так сказать, семейное. А тут важны вопросы личного характера. Интимные, так сказать. Как бы тебе понятнее объяснить? Вот ты, царевич Мстислав, когда девку кухонную на сеновал зазываешь, какими деталями интересуешься?
Девку? Кухонную? Я?! Да я матушкиных лучших сенных девушек из своей горницы, несолонно хлебавших, вежливо провожал до лестницы. А уж о кухонных как-то вообще разговора не было. Но, если подойти к вопросу теоретически:
- Как зовут? - нет, не угадал, видимо, судя по лицу озадаченному. Что там Гришка с парнями обсуждают у кузни, с хохотом и гоготом, когда мимо них девушки проходят? 'Грудастая какая!' Ой, ну Варвара Фёдоровна, она как раз это самое слово и есть, вдруг обидеться еще.
И тут на меня словно накатило что-то, не иначе, как заклятие какое сработало, потому что вдруг, ради спокойствия своего, да чтобы уж уехала она поскорее, а не сидела тут на моей кровати, детали всякие, интимного плана, выясняя:
- А я, Варвара Фёдоровна, девками вообще не интересуюсь!
А царевна бровку так вверх красиво изогнула и переспрашивает:
- Да? А кем же тогда, молодцами что ли?
- Да, Варвара Фёдоровна, я интересуюсь исключительно телом мужским, прекрасным! - сказал я, гордо выпрямившись и в глаза ей глядя. И уточнил потом, потише: - Богатырским.

Варенька:
- А я, - говорит, - девицами не интересуюсь, только молодцами с телом богатырским!
Вот как! Что-то я совсем засомневалась. Уж больно много всяких чудностей. С этим надо разобраться немедленно, тут не до реверансов. Дело-то не шуточное! Хапнула я царевича за ножки тоненькие, шасть к себе на колени, да портки вниз. Да нет - молодец! Всё на месте. Беленькое такое, аккуратненькое.
- Как же,- говорю, - ты молодцами-то интересуешься?
А он сперва побелел, потом покраснел, потом возмущением весь залился. Разобиделся? Ну так сам виноват. Зачем же столько всего непонятного вокруг себя разводить, что и не скажешь сразу: девица али молодец. Отпустила я царевича. Распрямился он, порточки поправил да начал мне высказывать всю глубину своей обиды.

Мстислав:
У меня дыхание даже перехватило, такое возмущение внутри огромное выросло! В собственной горнице, на собственной кроватке за ноги схватили, на колени к себе посадили, портки спустили и давай мою деталь интимного плана изучать! Это же...
Соскочил я на пол, штаны поправил, и ... На царевну эту посмотрел и почувствовал, как краснею, просто как маков цвет. Из комнаты ее, такую здоровую, мне не выставить. Это вам не девка сенная, сама кого хочешь с лестницы спустит. Шуметь на весь терем, что с меня портки сдернули, тоже вроде непристойно как-то. Еще же она спросила что-то, пока на деталь мою смотрела.
- А вот так вот и интересуюсь! Люблю на руки сильные смотреть и плечи широкие! И на живот мускулистый! А еще они себя ведут не в пример вас воспитанней, Варвара Фёдоровна, - с укором выделил я голосом ее имя-отчество, - хотя отнюдь не в царских хоромах выросли, а при кузнеце! - Ой, мамочка! Проговорился!
А царевна сидит на кроватке моей да ещё ухмыляется:
- То есть, ты содомит, Мстиславушка, с кузнецом любишься? В попку?

Губки у меня от обиды задрожали. Это она мою чистую и невинную любовь к Грише вот так вот обозвала?
- Я, Варвара Фёдоровна, эстетическое наслаждение получаю от лицезрения прекрасного, а не пошлые страсти низменные удовлетворяю.
- Да? А кузнец что получает?
Кузнец? Пока я на него любуюсь? С этого ракурса я свои чувства светлые к Грише не разглядывал. Интересный вопрос какой. Даже покраснел снова, так мне вдруг за себялюбство свое стыдно стало. Я-то сверху на него чуть ли не каждый день любуюсь, об крышу интимной деталью елозя, чуть ли не до конфузной ситуации. А Григорию с этого шиш с маслом. Экий я!
- Ничего кузнец с этого не получает, - загрустил я в конец. А в сторону кровати вообще не смотрю. Стыдно-то как!

Варенька:
Ну, это просто диковина какая-то, а не жених мне достался. До него все приезжали, хвалились прытью своей любовной да умениями. Ублажать обещали ночи напролёт. А этот побелел весь и говорит, что с кузнецом любится. Ну, мне даже обидно как-то стало. Я тут приехала, хазар ради него на завтра отложила, а он от меня к кузнецу?
Стремительно, как Степан когда-то учил, спрыгнула с ложа да изловила царевича. Поперёк своих коленей уложила, рученьки вывернула и держу, чтоб не убёг. Так разговаривать будем!
Какое же тельце у него тоненькое да ладное. Спинка гибкая, беленькая, кожица бархатистая, что прямо сравнить не с чем. А попка так вообще загляденье: кругленькая, как яблочко наливное. Царевич на коленях моих возится, вырваться пытается, браниться, да только как-то по-детски всё.
- Что же, - говорю, - ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить?
И как хлопнула его попке! Ой, звонко получилось!
- Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви содомитсткой или просто предложить не успел?
- Не успел... Да, отпустите меня сейчас же! А то я... А то мне... Ой, как стыдно... - А сам замер, как будто ожидает чего.
- Хотел, да не успел! Страшился, значит. Что ж, - говорю, - придётся мне ублажить тебя любовью содомисткой. Так сказать, помочь решиться.
Порточки царевича на пол полетели, а рубашечку я задрала на плечи, закрыв личико красное. Сжала ладонью ягодицу крепко. Хотел, значит, да не успел?! И куда батюшка с матушкой смотрят только? Мало того, что царевич у них на девицу похож, так он ещё невестам рассказывает, что с кузнецом любится.

Мстислав:
Стою я, то в пол, то в уголок поглядываю. Размышляю о том, что Гриша и правда никакой пользы от любви моей чистой и светлой не видел. И тут царевна на меня рысью как напрыгнула, поперек коленок перебросила и руки мои хитро вывернула, а у меня внутри все вдруг как-то успокоилось. Сейчас меня за все мои провинности перед Гришей накажут, и станет мне легче. Хотя, для порядка, попробовал вывернуться, только разве ж я супротив её, даже если б всерьез рвался, смог справится?
А царевна опять штаны с меня спустила, и тут я всерьез волноваться начал. Даже батюшка меня в детстве через штаны наказывал, а тут девица ведь, не батюшка. И я у нее на коленях без штанов лежу. В полной ее власти, и на помощь кого позвать - срамоты-позора потом не оберешься!
- Что же, - говорит она ласково так, - ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить, - И как хлопнет меня по голой попе с размаху, с оттяжкой. А рука у нее - ох, какая тяжелая оказалась, круче батюшкиной. Задергался я, завырывался, а все без толку.
- Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви содомитсткой или просто предложить не успел?
- Ой, больно! Ой, не успел. Прекратите немедля со мной подобным срамным образом обращаться! - И замер, сам не понимая, то ли в страхе, то ли в предвкушении - хлопнет еще раз, или не хлопнет?
А она штаны с меня совсем стянула, рубашку на голову спустила и как ладонью ягодицу мою сожмёт! У меня от боли аж слёзы из глаз брызнули:
- Что вы себе позволяете, Варвара Фёдоровна!!!! - предвкушение все на корню заломали, удовольствие все порушили. - Больно же!
И тут испугался я, совсем взаправду испугался. Я ж супротив неё, как тростиночка против ветра вихревого, а она со мной такой срамное насилие творит! То по попке моей нежной с разлету хлопает, то вообще вона чего удумала. Но на помощь звать ещё страшнее, как представлю, что все по углам позор мой нынешний обсуждают, так хоть плачь.
А царевна мою попу бедную все сжимает, да шлепает по ней, сжимает и шлепает:
- Терпи, - говорит, - Мстиславушка, любовь содомитская - она не в пример грубее тех ласк, что с девками. Тут, царевич, мужество нужно.
А потом зачем-то извернулась, чуть руки мне совсем не вывернула, да крынку со столика моего взяла, ту, что маменька с простоквашей принесла.

Варенька:
Так, что мы имеем? Царевич Мстиславушка, ромашка нежная, другие эпитеты к этому тельцу белому да гибкому не подбираются, лежит через колени мои перекинутый, попкой своей, от моих шлепков подрумяненной, в зенит смотрит. Как славно смотрит-то! Аж кровь закипает, да желания тайные просыпаются по всему телу. А попка-то какая привлекательная, маленькая, аккуратная, кожа нежная. Да как сподручно-то её шлёпать да сжимать в руке! Просто одно удовольствие, а не попочка.
И мамки-няньки царевича подсобили: крынку с простоквашей в горницу принесли. Оно для такого тельца нежного самое подходящее будет.
- Ай! Ай, не надо! Я передумал, Варвара Фёдоровна!
Это я пальчик один в эту самую попку-яблочко вставила. Попочка узкая, пальчик мой еле протискивается. Теперь точно знаю: ни кузнеца, ни кого другого тут не бывало. Меня даже слегка злость отпустила. Да только урок, чтоб на кузнецов всяких не заглядывался, царевичу всё равно нужен.
- Не брыкайся, - говорю, - Мстиславушка: решил содомитской любви отдаться, так расслабь ягодицы да отдавайся.
Царевич на моих коленях уже слезами заливается, но слёзы в этом деле вещь полезная. А я тем временем попку его яблочко ласкаю да на пару пальцев растягиваю. Ох и загляденье же картинка! Во мне самой кровь по жилам ухает, желания похотливые нагоняя.
Только я за крынкой с простоквашей вновь потянулась, царевич вновь извиваться ужом начал:
- Варвара Фёдоровна, ну не надо больше. Больно же! И так попка болеть будет.
- Ну, Мстиславушка, где же ты такой махонький уд у мужчины видывал? Это ж только если у отрока совсем юного. А уж до мужчины богатырского сложения так и вообще вдвое добавить следует. Так что терпи давай. Я с тобой нежно, да постепенно всё делаю, ни один бы кузнец так деликатничать не стал.
А у самой просто руки чешутся, как охота растянуть эту попочку ещё на пару пальчиков. Царевич поскуливает, в спинке своей, как прутик гибкий, изгибается, попочка горит, как яблочко спелое. Ох и завлекательно всё это выглядит. Только когда царевич на четыре моих пальца наделся, охнув, я остановиться решила. Не дело юному молодцу ласки первые в таком виде получать:
- Что, Мстиславушка, - говорю, - пойдёшь к кузнецу о любви содомитской просить?
Крутит головушкой, слёзками заливается:
- Ладно, - говорю, - раз ты такой покладистый, утешу я тебя.
Отпустила я рученьки царевича, рубашечку размотала да на спинку на ложе его уложила. Лежит, глазки заплаканные, губки розовые подрагивают, просто искушение сплошное. Прилегла рядом, обняла покрепче да уд пальчиками сжала. Ой как глазоньки закрыл, губки распахнул. Щёчки ещё пуще, как маковки, вспыхнули, а сам в ладонь мою толкается, трётся. Слёзки на щёчках розовых блестят, так и просятся слизнуть.
Утешился царевич, глазки синие распахнул, спинку выгнул, да тут силушка в нём последняя и закончилась. Только прикрыла я молодца одеяльцем, на пол в игрищах скинутым, а он и спит уже.
А за окном рассвет уже поднимался. Долго забавы наши затянулись. Посему оставила я царевича спать, а сама вылезла в окно да пошла поднимать дружину. Утро славное, самое то к хазарам нагрянуть.

Мстислав:
Ох, срамоту-позорище какое со мной делают. Слезы из глаз в три ручья льются, уже и не разберу, то ли со стыда, то ли от боли. Знал я, знал, что нет в этом деле удовольствия никакого, но царевна меня пальчиками своими в этом убедила, нагляднее не придумается. Я и кричал, и умолял, и рыдал, и вырывался, и убеждать ее разумно пробовал:
- Варвара Фёдоровна, ну не надо больше. Больно же! И так попка болеть будет.
Но она надо мной не сжалилась, а про размеры мужского достоинства доводы приводить начала. Конечно, пальчики ее на всей рученьке все равно тоньше будут, чем орудие Гришино. Только не легче мне от сравнений этих в пользу ее пальчиков - много их уже во мне, ой как много! Болит все, как будто разрывают-растягивают меня изнутри, и боль такая, что терпеть невмочь. Не жгучая, как от шлепков была, когда резко вспыхнет всё, и потом отпускает медленно, а томная такая, упрямая, тягучая... Прямо вот под творимое надо мной действие подходящая.
И тут царевна ласково так спрашивает:
- Что, Мстиславушка, пойдёшь к кузнецу о любви содомитской просить?
Я и головой мотнул, и 'Нет' прошептать попытался, а у самого от вскриков и голос-то пропал совсем. Испугался, что не услышит, не поймет, опять пытку срамную продолжит, и сильнее головой замотал, аж в головушке закружилось.
- Ладно, раз ты такой покладистый, утешу я тебя. - говорит мне царевна, а у меня со страху сердце совсем зашлось. Как это она меня сейчас утешит?
А царевна меня с ручек отпустила, рубашку мою поправила, да на кровать уложила, а сама рядом прилегла. Я совсем к стеночке от нее отползти попытался, но она обняла покрепче и к себе прижала. Значит, не закончилась пытка срамная? Сейчас как-то по иному глумиться над телом моим бедным будут? И точно, взяла она в ладошку снасть мою, ни разу еще в деле непользованную и чужими руками нетроганую, и сжала пальчиками своими, что столько мук моей попке доставили. Наслаждение-то какое! Глаза сами собой закрываться стали, а тело бесстыдно в её ладошку толкается, и волнами такое удовольствие накатывает, что простил я ей всё пережитое до этого. И в груди тепло разрастается, и от источника всех сладких ощущений моих жар так и пышет, и щекотно внутри, и приятно, и сладко. Сердечко моё стучит так, как будто выпрыгнет сейчас и взлетит птичкой маленькой. Пальчиками в одеяло вцепился, тут меня дугой выгнуло, и вздрогнуло всё как внутри, так и снаружи... Стон с губ сорвался, прямо не удержать. И выплеснули волны из меня семя мужское, а после усталость такая навалилась, что уснул тут же, рядом с палачом моим прекрасным.

Утром проснулся, огляделся - нет палача моего рядом. Попка болит, душа стонет, голова от раздумий пухнет, а она, значит, попользовала тело моё и бросила?!
Вниз спустился и у матушки тихо спросил:
- А Варвара Фёдоровна почивать, где изволят?
Тут-то матушка мне глазоньки мои глупые и раскрыла. Прямо с рассветом ускакала моя Варвара Фёдоровна. Оставила меня, опозоренного и использованного, в глубокой тоске и печали. С болью внутри и ... не совсем внутри. Все косточки-суставчики мои выламывало-выворачивало, на ручках синяки, на ягодицах помятых - синячище! Сидеть-то мне больно теперь, уж не знаешь, как вывернуться. Сказал, что грусть на меня накатила беспричинная, и весь день на кроватке с книжкой пролежал, пострадавшим местом кверху.
Только книжечку я для виду рядом с собой положил, потому что от страданий и духовных, и физических еда в меня никакая не лезла. Ни для живота моего, ни для головушки бедной. Попка болела, сил терпеть никаких не было. Жгло там все, ныло-стенало и огнем горело. Но больше душа моя ранимая рыдала, обиду горькую пережить стараясь.
А батюшка с матушкой еще с утра в напряжении сильном были, потому как не ожидали, что невеста потенциальная прытко так с рассветом ускачет, не попрощавшись. А уж когда чадушко их страдать в тоске к себе в спаленку ушло, такое паломничество ко мне в горницу организовали вначале, просто дверь не закрывалась. Пришлось сказать, что я почивать буду, и на засов запереться.
Вот лежу я на кроватке своей, специальные примочки к особо синюшным местам приложил. Как в окошечко посмотрю, царевна мне примерещится, всхлипну горько. Потом глаза на стол, с едой выставленной переведу, а там крынка с простоквашей свежей стоит. А я судьбу вчерашней вспомню, и попка сильнее заноет, горемычная. А после вспомню ладошку царевнину, и пальчики ее будто снова часть мою важную сожмут, так телу удовольствие это запомнилось. Выгнусь весь снова, и давай об покрывало тереться. Затем опять все по новой начинаю. И такая печаль-обида меня гложет, словами не передать. Ведь любви мне большой и чистой никто не предложил: мучили срамно, а про любовь разговора не было. Наслаждение, правда, доставили такое, что вспоминать приятно. Но вот как-то не по-правильному, руками, а оно же иначе между мужчиной с женщиной делаться должно. И к телу своему меня не подпустили, а над моим надругались глумливо - болит все так, что уж время обеденное, а не полегчало ни на капельку, даже примочки особо не помогают.
Запутался я в чувствах своих и к сотворенному со мной, и к самой царевне. Красивая она, руки сильные, глаза большие, умные, голос ласковый, косы золотые... Носик курносый.. Расплакался под вечер от переживаний всех этих и так и уснул, в одежде и на покрывале, ко сну неподготовленный. Зубы нечищены, лицо неумыто, кремом не намазался, пяточки в отваре не отмачивал. Совсем меня душевные страдания с распорядку привычного сбили.

Варенька:
Хазары сдались как-то слишком легко и неинтересно. Да и пощадила я их, не стала бить. Настроение с самого утра какое-то радужное получилось. Вроде бы и в стан хазарский уже прискакали, и воины их на моих дружинников зыркают, а азарт боевой не просыпается как-то. Мечтательность какая-то во мне проснулась. Как вспомню Мстиславушку, глазки его синие заплаканные, губки распахнутые да попку алую от шлепков моих, что-то такое глубоко в душе поднимается нежное, тёплое. Ох как он губки-то свои розовые распахивал, как спинку выгибал. И как ещё никто не разглядел за бантиками да нарядами английскими это чудо неземное. Разглядит ведь кто-нибудь обязательно. Девка какая-нибудь шустрая попадётся, схватит, да в уголке прижмёт, а он только глазками своими необъятными хлопать будет. Или ещё хуже, кузнец сообразит, что Мстиславушка на него любуется, и сцапает моё чудо гибкое.
М-да, это я неподумавши его там одного оставила. А как с ним к хазарам ехать? Да, задачка!
А вообще, что я кочевряжусь? Папенька ждёт, что я жениха найду, Сила Григорьевич мне леса да озеро свои рекламирует, а Мстиславушка ... ой, да там вообще думать не о чем! Свадьбу надо играть! Чтоб по-людски! И чтоб Мстиславушка каждый день меня в горенке ждал.
Задумалась опять, размечталась. Мужики надо мной смеются:
- Что, Варвара Фёдоровна, молодец царевич оказался? Да видно, удалый молодец!

Мстислав:
Проснулся я рано утречком, прямо с солнышком, только настроя светлого в мою душу не пришло. Сияет мне в окошко солнце ясное, лучиками играет, а у меня перед глазами вечер поздний, и у окна царевна стоит. Сморгнул непрошенную слезу и пошел себя в порядок приводить за все два вечера пропущенных. Отвлекся от горестей своих в уходе за внешним обликом. Но ведь нельзя же бесконечное число раз тело кремом мазать и отварами с отдушкой протирать? Пяточки размягчил, ноготочки отполировал, губки жесткой тряпочкой растер и жиром барсучьим смазал. Сел на кроватку попечалиться, да так и подпрыгнул - больно сидеть-то еще. Горести мои физические снова про обиды душевные напомнили, и тут..
Мальчишки по двору расшумелись, раскричались, носятся, как утки при виде лисы, не поймешь, что у них там за беда такая. Сердечко от надежды слабой забилось с такой силой, какой от него не ожидал даже. Выбежал во двор, чуть c батюшкой лбами не столкнулись у дверей, а за ним матушка бежит, торопится, кокошник поправляет.
И тут услышал я, чего мальчишки-то кричат: 'Дружина возвращается! Царевнина дружина возвращается!'. Ох, внутри меня все заметалось-перемешалось, как себя вести и не знаю просто. На лице оскорбленную невинность изобразить? Скорбь-печаль? Радость искреннюю? Что же меня не тем наукам-то обучали? Как девице-царевне себя, красивого, преподнести так, чтобы уже больше не бросала меня на кровати одного в болезном состоянии и любовном томлении?
И тут в воротах она, первой самой, краса моя ненаглядная. Глаза сверкают, шлем на голове блестит, из под него косы золотые, длинные. Так бы глаз от лица и не отводил, потому что ниже на царевне моей одежда мужская, грязная вся и пыльная.
Соскакивает она с коня, ловко так, шлем с головы снимает и батюшке моему кланяется, на меня не глядя совсем:
- Долго я думу думала, царь Сила Григорьевич, да только видимо нет мне другого пути. Прими меня царь дочерью своей, да разреши идти с сыном твоим Мстиславом к алтарю под венец.
Тишина во дворе наступила, слышно, как мухи жужжат... Батюшка рот приоткрыл приветственные слова сказать, да так и застыл. Матушка явно голосить начинать раздумывает, только побаивается. А я уже точно определился, что на лице своем изображать буду. Вот именно то, что в душе сейчас и происходило - возмущение размеров с башню, с гору, с... Огромных размеров возмущение! Меня, выходит, спросить совсем без надобности оказалось? Нет, я вообще согласный жениться, но это не значит, что меня можно вот так вообще и не спрашивать! Да и кто знает-то, что я согласный, я же не говорил никому. А тут что получается?!
А царевна продолжает деятельность бурную развивать:
- Батюшке я весточку послала, но он для скорой дороги стар уже. Только к утру приедет. Тогда можно и свадьбу играть.
Матушка моя голосить раздумала, глаза удивленно распахнула и дрожащим голосом переспросила:
- Уже завтра утром?
А Варвара Фёдоровна:
- Да, раньше папенька прибыть не сможет.
У матушки голосок еще больше задрожал:
- А праздник? А гости-то как же?
Тут батюшка мой, видимо, просчитал в голове, что больше желающих составить счастье мне семейное за забором не стоит и вряд ли в ближайшем будущем нам грозит наплыв невест. Поэтому решил, образно выражаясь, взять быка за рога, схватить за хвост устройство личной жизни чада своего единственного, пока имеющаяся в наличии невеста не передумала:
- А и правда, чего тянуть-то, если уж решили все? А гостям сей же час пошлём гонцов, пусть поторапливаются.
Матушка моя тут тоже быстро сориентировалась и в панику организационную впала:
- Пир готовить надобно! Наряд праздничный кроить! Ох, не успеем до утра-то...
И давай девок гонять. А я быстро в комнатку свою задом попятился, чтобы под шумок исчезнуть с глаз их подальше и погрузится в глубокую топь обиды на полное безразличие к моим чувствам и желаниям. От матушки с батюшкой я ничего подобного не ожидал - хоть бы спросили, люба ли мне эта царевна?! И тут нечаянно угораздило меня на девку задом налететь. Она вскрикнула, матушка меня заметила, сигнал подала. Сцапали меня под белы рученьки с двух сторон и к портняжкам нашим потащили, мерки снимать и наряд свадебный шить-кроить.
А батюшка царевну в залу повел, не иначе, как снова поить вином будет, чтобы не одумалась раньше времени.
Стою я, губки надувши, что весь такой неспрошенный, только дела никому до моих губок нету, притащили мои наряды имеющиеся, то в одно меня чуть ли не силой запихнут, то в другое. До утра же точно сшить ничего нового не успеют, это и ёжикам лесным понятно. Так что крутят меня и вертят, как куклу деревянную, бездушную:
- Туточки мы вот так, туточки мы вот эдак, а тут вышивку, а тут пуговку, а тут бантик присандалим...
А я ж не кукла, не полено какое, и у меня душа болит от обращения подобного! Чуть слёзы из глаз не льются, а маменька вместо того, чтобы чадушко свое пожалеть, за пироги переживать принялась.
- Тесто же надо в квашни залить! - и выбежала девкам задание новое дать.
Тут мне совсем горемычно стало: попользовали и бросили, женят, желания не спросив, так еще матушка родная кинула в последний холостой день и на тесто сменяла! И решил я им скандал на пиру свадебном устроить такой, чтобы все запомнили. Так что далее я не обиды в себе лелеял, а злобу накапливал, чтобы на завтра храбрости хватило.
Ночь всю спать не хотел, а, как медведь ярмарочный в клетке, по горнице своей метался. Правда, сморился все же, поспал маленько, но с рассветом уже был готов к битве за права человеческие, нагло попранные.

Вот вхожу я, после молебна утреннего, весь такой нарядный и воинственный в залу пиршественную. Расстаралась матушка моя, столы от яств ломятся, и с нарядами успела всё продумать и себе, и батюшке. Невеста моя уже сидит за столом отдельным, пустым, как положено. За спиной у нее ясельничий стоит, молодой да пригожий, из её дружины славной, от злых чар охраняет. Вот я к ней усаживаюсь рядышком и готовлюсь скандал учинять. А царевна мне тихо так на ушко, с придыханием интимным:
- Что, Мстиславушка, попка отболела? Это хорошо. А то ночка-то у нас с тобой сегодня длинная.
Ночка? Полезли тут в головушку мою образы разные да фантазии. Ой! Что-то у меня желание скандал учинять как-то вот так на корешках и подзавяло. Вздохнул я тихохонько, и начал прилежно речи поздравительные выслушивать. Сначала протопоп наш выступил и 'Отче наш' зачёл, громко так, с выражением. А потом гости пошли один за другим, с речами и подарками.
На второй пятёрке что-то мне сидеть как-то не очень удобно стало, так царевна мне, улыбаясь так, подушечку подложила, уж откуда взяла-заготовила, заботливая моя... Мне опять стыдно стало. Вот я, право, сам не ведаю, чего желаю. Красивая, умная, сильная, да вся какая величественная. Счастье же мне какое привалило нежданно-негаданно, а я гневаться прилюдно хотел, не иначе, как помутнение в разуме случилось от избытка переживаний.
И только я подуспокоился да в счастье своё неизбежное уверовал, как тут Гриша нас поздравлять вышел, от люда мастерового. Весь такой намытый и приодетый - раскрасавец, да и только. Царевна как углядела, что я на Гришу взгляд оценивающий бросил, бровку на меня приподняла недобро, и попка вдруг сама по себе снова заболела. А тут нахал этот давай невесте моей законной улыбаться и.. Неужто не померещилось? Подмигнул моей царевне, поганец такой! Мало мне подозрений насчет ясельничего этого распригожего, что на мою Варвару Фёдоровну чуть ли не облизывается, так еще и собственный кузнец покушается?! Только во мне кровь молодая взбурлила, да гнев в голову буйную постукивать вежливо начал, как царевна ручку свою на коленку мою положила и опять тихо так, губками почти ушка моего касаясь:
- А ты, Мстиславушка, когда краснеешь так да губки поджимаешь в сто раз краше становишься. Уж и не знаю, как до ночки дотерплю. Ой как руки тянуться схватить тебя всего такого смущённого да в почивальню нести.
Вспыхнул я, как солнышко предзакатное, и загнал ревность каменьями внутрь себя, куда поглубже. Обо мне царевна думает, не смотрит даже на Гришу. Так что зря я тут мысли всякие нехорошие в голове думаю. Хорошо всё у нас будет, да счастливо.
Дальше я сидел себе на попке ровненько до самого вечера, да на царевну свою любовался.
Все таки хорошо, что меня до этого не женили. Берегли меня для судьбы моей, чтобы на руках меня в опочивальню носили и подушечку под попку подкладывали. Есть теперь для кого красоту свою беречь, личико отбеливать, губки растирать. Прямо вот страсть как захотелось, чтобы скорее уж обвенчали нас с ней и своей смог бы ее назвать. 'Жена моя' - это же как красиво звучит-то! Буду ее в горнице нашей с похода ждать, переживать-волноваться. А она вернётся, обнимет меня крепко-крепко, ребрышки мне все пальчиками своими пересчитает, поцелует, на руки возьмёт да в кроватку уложит. И опять то наслаждение подарит... А может, и так, как правильно, как положено - так ведь ещё больше наслаждения быть должно? А об Грише я больше и вспоминать даже не хочу. Красивая царевна, но моя, пусть даже глазками-то и не косится.

Варенька:
Ой, хорошая свадьба получилась! Свёкр со свекровушкой моей расстарались. Папенька сидит, от счастья слёзы льёт. Даже Захарка за спиной моей стоит в роли ясельничего, да улыбается, Мстиславушку взглядом милует, мысли всякие думает. Тут поздравления пошли, напутствия разные. Люд разный, и знатный, и обычный, поздравить нас с Мстиславушкой спешит.
Я даже не сразу внимание на молодца этого обратила, только как заметила, что Мстиславушка мой раскраснелся весь да глазками на того косо поглядывает, так уж пригляделась. А молодец кланяется да молвит:
- Я, матушка Варвара Фёдоровна, кузнец тутошний. Кузня у меня вот за церковью сразу из окна терема царского видать. Хочу я, матушка, поздравить вас с Мстиславом Силовичем от люда мастерового...
Вот оно что! Кузнец! Тот самый, что моего Мстиславушку телом своим приманивал?! А ведь хорош, чертяка! Крепкий, да лицом пригож. Да и молод совсем ещё. Взглянула я на Мстиславушку раскрасневшегося, да на кузнеца этого. А может, просить Силу Григорьевича, чтоб он мне кузнеца этого потом с приданым Мстиславушкиным отписал? Уж больно игривые мысли в голове моей скачут, когда рядом их с Мстиславушкой вижу.
Мстиславушка что-то совсем разволновался, губки поджал, смотрит на кузнеца несушкой насупленной, гневается, глазки горят, носиком фыркает, ещё чуть-чуть - и ножкой стучать начнёт. Захарушка за спинами нашими смеётся, ой, знаю я, о чём думая. А мне гнев Мстиславушкин ох как по вкусу пришёлся, его такого гневающенося да... Ай, до ночки ещё далеко, успокоиться надобно, да Мстиславушку угомонить. Огладила я его ладонью по коленочке:
- Ой, милый друг, руки тянутся схватить тебя такого смущённого, да в почивальню нести.
Мстиславушка глянул на меня испугано, потом вдруг глазками хлопнул и краской весь залился. Ну как таким молодцем не залюбоваться!

Послесловие:
И жили они долго и счастливо: хазар били, детей растили да простоквашу пили.
А как покинули папеньки мир этот, на царствие вступили. Мстиславушка с годами подрос, возмужал и народ прозвал его Мстиславом Мудрым за хитрость и нестандартность мышления в делах политических. А Варвара Фёдоровна победила и хазар, и половцев, и ещё много земель богатых к царствам своим присоединила, посему и в легенды вошла как Варвара Завоевательница.
Сказка сия ложь, да в ней намёк, добрым молодцам, так сказать, предостережение: 'Закрывайте окна. А то мало ли что...'

(с) Смирнова Ирина (Мстиславушка) & Талан Ольга (Варенька)