bdsmion

От автора
Это моя первая попытка опубликовать на "тематическом" сайте написанное не только и столько для тех, кто в "теме". Долго думал, стоит ли это делать, читал уже опубликованное и, наконец, решил попробовать.
Первая глава большого и ещё недописанного романа. Пока для пробы...

Элем Миллер Ната

Часть 1


Ну, вот и все, обед наконец-то закончился. Случайно забежавший из соседнего отдела сослуживец сожрал последние халявные куски "отвального" торта, не оставив на столе ничего съестного. Все облегчённо растеклись по рабочим местам и, стерев с фальшивых лиц дежурные улыбки, окунулись в собственные дела и заботы. Наташа торопливо убрала следы предотпускного чаепития, выбросила коробки, мокрые чайные пакетики, вымыла посуду, стерла со стола лужи с размякшими крошками и тоже неторопливо опустилась в свое рабочее кресло. Два часа дня... Еще три... Потом четыре... И, наконец, пять... До отпуска осталось всего три часа. Через три часа она тихо уйдет отсюда, и целый месяц, целых тридцать дней и тридцать ночей останется наедине с собой, никого не видя и ни с кем не встречаясь. От этой мысли ёкнуло сердце, на долю секунды остановилось дыхание и сладко заныло между ног. У-ф-ф-ф... Нет, еще рано. Еще целых три часа и надо потерпеть. Потом быстро забежать в супермаркет, купить водки к вечеру и свежего молочного на утро, там же зайти в аптеку, взять еще для верности пузырек йода, пару пачек презервативов и пяток рулонов стерильного бинта, так, на всякий случай, а то вдруг не хватит. Ну а потом, если повезет с автобусом, через полчаса она будет дома, и тогда... От предвкушения сладких ужасов, которые она начнет творить сегодня же, в первый вечер своего долгожданного отпуска, по телу пробежала быстрая, горячая дрожь. Нет, нельзя заводится раньше времени. Она заставила себя не думать о предстоящем и кое как переключилась на работу. Еще раз пересмотрев все бумаги, проверив и перепроверив все дела, которые надо завершить и передать на время отпуска коллегам, Наташа облегченно вздохнула - да, все сделано так, что на целый месяц они могут спокойно забыть о её существовании и не тревожить даже по телефону, который она выключит, едва лишь выйдет из массивных дверей офиса... Три, два, один, всё, началось! Ната застегнула сапожки, накинула плащ, повязала на голову пестрый платок и туго-натуго затянула его концы сзади на шее. Плотная шелковистая ткань приятно, почти до сладкого удушья, сдавила шею, заглушив ненавистные звуки окружающего мира. Где-то там, за спиной, уже в чужом и постороннем пространстве, зашумел нестройный, фальшивый хор дежурного "До свиданья, удачного отдыха". Она кинула им всем на прощание искренне счастливую улыбку с ответно дежурным "До свидания" и через полминуты выскочила в нежаркие осенние сумерки.
Наташа ненавидела фальшь и фальшивых людей всем своим нутром, ненавидела и боялась с самого раннего детства. Маленькая Натка никогда не задумывалась, почему в ней ни на секунду не утихает эта мучительная способность чувствовать и ощущать неискренность людей всем своим существом и каждой своей клеточкой. Но поделиться этими чувствами было не с кем, и она наивно считала, что именно так видят друг друга все окружающие люди. От каждого фальшивого слова, улыбки или взгляда Натка замыкалась внутри себя, закрывала от страха глаза, и её маленькое сердечко начинало мучительно сжиматься, пытаясь спрятаться от совершенно непонятной и поэтому жутко страшной лжи тех, кто был с ней рядом всегда и кто просто приближался, чтобы, даже не заметив, пройти дальше по своим собственным делам...
От работы до супермаркета всего пару кварталов, там же и остановка автобуса. Поправив очки и застегнув на все пуговицы новенький черный плащ, Наташа прижалась к самому краю тротуара и заторопилась в сторону ярких витрин. Нет, сегодня ей некогда, и сегодня она не будет тайком вглядываться в лица прохожих, чтобы снова пытаться отыскать в мимолетных взглядах хоть искорку живого ума, интеллекта, да и просто намеки на понятную человеческую доброту. Она знала абсолютно точно - рано или поздно их взгляды встретятся, они сразу все поймут и почувствуют в этих взглядах, и неважно, кто это будет - мужчина или женщина, старый человек или молодой. Для понимания друг друга и для настоящей любви это уже совершенно безразлично.
Да, всё это когда-нибудь случится. Но если это не случилось за много лет, один маленький миг длиной в два квартала пешком ничего уже не изменит в глухом и бездушном мире. Опустив голову, Наташа прибавила шаг, торопясь успеть сделать важные покупки и не опоздать на свой редкий автобус.

***
Натка не знала, где и зачем она появилась на этот свет. От самого далёкого детства память оставила лишь короткие эпизоды, выхваченные урывками из непроглядной черноты невыносимо тусклой лампочкой над головой. Женщина - мама и мужчина, которого надо звать папой. Они были у нее, но почему Натка была их ребенком, она так и не успела понять. Ей было плохо почти всегда, часто не хватало воздуха по ночам, и от жутких кошмаров, как бешеное, колотилось сердечко, отдаваясь в ушах мучительным гулом. Натка просыпалась, но сердце продолжало ухать, и кошмары тут же переходили в явь. Горела ненавистная лампочка, косматая и раздетая женщина-мама каталась по кровати и по полу, то рыдая, то заразительно громко смеясь и размахивая во все стороны страшными, белыми руками. Мужчина, которого надо звать папой, сидел у кровати и курил, согнув голую спину с огромным синим распятием в синих облаках. Синий дым такими же облаками окутывал желтый свет над его черной головой, и было очень страшно. Но Натка не плакала и никого не звала на помощь, никогда...
Её часто будили среди жёлто-тусклой ночи. Мама сдергивала пыльное одеяло, грубо стягивала со спящей Натки трусики и волокла её за руку на свою высокую кровать. Лампочка снова гасла до черноты, и в черноте становилось уже почти не страшно. Когда вдруг становилось больно, Натка непроизвольно вскрикивала и пыталась выгнуться. Но каждый раз она упиралась в горячий живот мамы, и мама била её по лицу, чтобы Натка не смела кричать и дергаться. Натка молча лежала между мамой и мужчиной-папой, тихо ожидая, когда все это закончится, и её мокрое, липкое тело отнесут обратно в свою постель.

***
Голодный полосатый кот, завидев рядом со своим пыльным лежбищем крупную грудастую девушку в элегантном черном плаще, очках и в красивом, но уже совсем немодном платке на голове, поднялся и решительно потребовал жрать, очевидно, из-за этого платка приняв её за одну из тех одиноких старушек, которые ходят по улицам, раздавая еду бездомным кошкам и собакам. Наташа остановилась, расстегнула сумку, присела, положила перед наглой кошачьей мордой бутерброд с колбасой и потрепала зверя за грязным, побитым ухом. Кот, недовольно дернув серо-пыльной головой, накинулся на долгожданную еду, не удосужив свою кормилицу даже мимолётным взглядом. Наташа улыбнулась.
Она любила зверей, всех, без исключения. Любила, потому что от природы все они лишены фальши, они всегда искренни и всегда честны и в доброте, и в злобе, и в голоде, и в объевшемся равнодушии ко всему и вся. Сожрав ломоть колбасы, кот благодарно потерся об её пальцы и попытался лизнуть их шершавым, горячим язычком. От веселой щекотки прохладным подушечкам сразу стало тепло и очень приятно...

***
Натка рано узнала, что такое приятно и как делать себе приятно в любое время, когда захочется. Она уже не помнила, как и почему это случилось в первый раз, но неожиданное удовольствие стало вдруг маленьким и ярким лучиком в её тусклой, желто-чёрной жизни. Женщина-мама появилась в черном и пыльном чулане неожиданно, и тогда Натка на всю жизнь запомнила, что приятное - это постыдно и очень больно. Мама, уперев костлявые кулачки в бока, приказала вытянуть вперед позорные руки... Натка так и не увидела, чем её били по рукам, но когда в непроглядной ночной черноте все замолкло и затихло, она, ослушавшись приказа и сжав от боли зубы, снова просунула негнущиеся и мучительно распухшие пальчики под резинку трусиков.
Натка не задумывалась о своих годах. Дни рождения у неё, кажется, были, мама и мужчина-папа дарили ей каких-то маленьких кукол, но, сколько их было, Натка не смогла сосчитать. Она так и не поняла, сколько ей было лет, когда ненавистная лампочка зажглась и погасла последний раз в её маленькой жизни. Она проснулась от шума, подняла голову с вонючей подушки и в желто-синем мареве света увидела маму. Мама лежала поперек кровати, свесив вниз запрокинутую голову, и, не моргая, смотрела на свою Натку широко раскрытыми глазами. Из открытого рта к глазам стекали густые красные струйки, и все вокруг было мокрым и густо красным. Мама то лежала совсем тихо, то вдруг начинала хрипло дышать и дергаться, но её дыхание вырывалось почему-то не изо рта, а разлеталось красными брызгами из шевелящейся, красной полосы на сильно перегнутой шее. Белый кривоногий мужчина в черных трусах и с синим крестом на спине, которого надо звать папой, повернулся к Натке, страшно, как в кошмарном сне, заулыбался желтыми блестящими зубами и протянул к ней красные руки. "Ну иди ко мне, Наточка... Нету больше мамки твоей..." Лампочка над головой начала медленно гаснуть и, сорвавшись со своего места, стремительно полетела куда-то в сторону, а Наткина жизнь, затаившись за пределами сознания, провалилась в полную и спасительную черноту.

***

В час-пик супермаркет наполнялся народом, как большая лужа в летний ливень. Наташа бегала по рядам с грязной стальной корзинкой, вглядывалась сквозь очки в мелкие даты на твороге и кефире и, не найдя ничего свежего, побежала в спиртные ряды. Две бутылки самой дешевой водки упали на решетчатое дно и поплыли к очередям в кассы. Решив не откладывать покупку до аптеки, она решительно сняла со штырька пару пачек самых обычных презервативов и положила их на ленту рядом с бутылками. Тут же сзади из очереди донесся ехидный мужской смешок: "О, романтический ужин и без закуси". Наташа почувствовала, что снова густо краснеет и посильнее натянула тугие края платка на запылавшие пунцовым огнем щеки. Сердце ёкнуло. Дернуло же её брать эти резинки вместе с водкой! Теперь, наверняка, уже вся очередь в сердцах ухохатывается на очкастую толстуху с таким красноречивым набором для тех, кого судьба обделила красотой и грацией. Ну а что здесь такого, если она, действительно, чудная и некрасивая? Разве она не имеет право на свое собственное счастье и наслаждение, как и вся эта тупая, серая и бездушная толпа вокруг? Ната украдкой скользнула взглядом в сторону гнусного смешка. Нет, чуда снова не произошло. Всё та же, ничего не выражающая пустота, всё та же пошлость и серость, прикрытая традиционно тупым и нагло раздутым самомнением. Небритая, морщинистая, блёклая, без возраста и признаков человеческой жизни гнутая фигура, одетая в грязно-мятую мужскую одежду.
Как же все они могут так жить? Как они, вообще, живут и чем наслаждаются в этой жизни? Ведь нельзя же, постоянно находясь внутри этой жизни, всё время смотреть на нее такими пустыми и бездушными глазами? Неужели их ничего не трогает и не радует? Неужели они так сильно ненавидят буквально все, что их окружает? Тогда чему же они, вообще, радуются и когда на их лицах вспыхивает обыкновенная человеческая радость? Когда придут домой, закроются в четырех стенах и высосут эти бутылки с гадким пивом, которыми до отказа забиты их корзинки? Или когда усядутся потом у телевизора и будут до одури смотреть бесконечно тупую и пошлую дрянь?
Убрав в сумочку кошелек, Наташа быстро спрятала красноречивую покупку в тонкий магазинный пакет и заторопилась к выходу. Идти в аптеку уже не хотелось. Злосчастные резинки есть, а давно закупленных медикаментов должно хватить, даже если она захочет растерзать всё свое ненавистное тело с головы до ног...

***

Где-то в темноте, на черной и жесткой скамейке насквозь фальшивая женщина, изо всех сил притворяясь доброй, выспрашивала у Натки, как она жила с мамой и дядей Толей. "Он не дядя. Он - папа" Натка решилась сказать это, потому мама приказала называть его не дядей, а папой, а распухшие рубцы на плечах никогда не давали забыть об этом приказе. Женщина спрашивала, как Натка спала и с кем ложилась в кровать, что делали по ночам мама и папа Толя, не приставал ли к ней папа и не заставлял ли её делать какие-нибудь странные вещи... Натка не проронила больше ни слова. Фальшивых женщин она боялась сильнее, чем живую или неживую маму, а согнувшиеся и выпавшие вдруг из разбитого рта зубы не давали забыть самый главный приказ - никогда никому не рассказывать, что делают дома мама и папа и чем они все занимаются по ночам в своей кровати...
Тусклый серый свет появился в черноте откуда-то справа, из большого серого окна. В большой комнате стоял ряд одинаковых кроваток, их покрывали одинаковые серые одеялки с двумя не серыми полосками, а вокруг были одинаковые серые мальчики и девочки, такие же, как сама Натка. Первый раз в жизни она видела столько детей и не могла понять, зачем они все живут здесь? В белом умывальнике надо мыть руки и умываться, за большими столами надо есть и складывать в большую кучу грязные тарелки. Так делали все, так, глядя на всех, делала Натка, понимая, что это строгий приказ злой и беспощадной женщины, которую надо называть по имени и отчеству. Вместе со всеми она разобрала серую кроватку, легла, накрылась колючим одеялом, и унылая комната растворилась в долгожданной спасительной черноте.
Дождавшись полной тишины, Натка захотела сделать себе приятно, но кто-то с шумом сдернул с неё одеяло, и она опять закрыла глаза от страха. Нет, желтая лампочка не зажглась, её не раздели и не потащили в большую кровать. Кто-то тихо и строго приказал вытащить руки из-под одеяла, погрозил пальцем и опять растворился в темноте...
Другая женщина пришла утром, улыбнулась, взяла Натку за руку, и повела её по длинной, серой лестнице к черной двери. Дверь распахнулась, и первый раз в Наткиной жизни стало светло. Они шли вдвоем по улице, Натка щурилась от яркого солнца и не боялась ничего на свете. От всей женщины веяло добротой, чистым светом и прозрачной, как воздух, правдой. Она улыбалась, легко отпускала Наткину руку, и Натка с радостью разглядывала веселых воробьев на шершавом асфальте, протягивала руки ленивым, пестрым кошкам на зеленой траве и провожала удивленным взглядом огромные сверкающие автомобили на широкой дороге.
Серая, бесконечная асфальтовая лента вела их куда-то далеко и очень долго, и Натке больше всего хотелось, чтобы это солнце, эта тётя и эта дорога были вечно и никогда не закончились. Большие дома сменились маленькими, и они шли теперь по узкой, неровной дорожке среди деревьев, сплошь усеянных белыми, душистыми цветами. Тётя открыла одну из калиток за высоченным забором и легонько подтолкнула удивленную и оробевшую Натку вглубь двора. "Ну вот, Наточка, это твой дом..." Нет, этот дом совсем не похож на то, где она жила раньше. Это не её дом, но Натка уже понимала, что после той ночи в дом к страшной маме и к тому, кого надо называть папой, она не вернется уже никогда.

***

Подъезжающий к остановке автобус Наташа увидела через стеклянную дверь супермаркета и, затаив дыхание, тут же рванулась вперед. Эх, только бы успеть... Подслеповатый взгляд нацелился сквозь очки точно в створ открытых дверок, и она почти бежала к ним с сумочкой и пакетом в руках, когда на её стремительном пути неожиданно появился он. Он неторопливо шел слева, и Ната всем своим крупным телом пролетела буквально в одном шаге перед его лицом и невысокой, плотной фигурой. До заветных дверок оставалось всего несколько шагов, и где-то внутри уже облегённо ёкнуло "Пронесло!", но тут что-то стукнуло, и её руку, сжимающую пакет с покупками, резко отдернуло назад. Получив удар бутылками по колену, мужчина согнулся, едва не упав, тонкий пластик мгновенно разорвался, и все двусмысленное содержимое пакета веером разлетелось по асфальту. Бутылки с глухим хлопком разбились вдребезги, и пахучий алкоголь щедро залил цветные коробочки, усыпанные острыми осколками стекла. Сердце остановилось вместе с остолбеневшей Натой, провожающей растерянным взглядом удаляющийся зад автобуса…

Господи, что же ты натворила, неуклюжая слепая тварь!!!